среда, 7 марта 2012 г.

Глава 36.
Девдас уставился в потолок и беспомощно простонал:

— Вижу, не слепой… Только мне от этого ничуть не легче. Ты вот думаешь, как я люблю Парвати, и как она меня любит. А сколько горя она хлебнула по моей милости, об этом знаю только я. После нанесённой ей обиды, у меня отсутствует всякое желание снова ранить кого бы то ни было. Я умоляю тебя, не вмешивай меня в эту историю. Зачем ты заставляешь меня наблюдать, как ты сама себе роешь яму? — Он перевёл дыхание и подвёл итог: — Иначе ты натерпишься со мной, похлеще чем Парвати.

Чандрамукхи натянула покрывало на глаза и растерянно присела на край топчана.

— Вы так похожи с нею и одновременно такие разные, — рассуждал Девдас. — Одна гордая и смелая, другая нежная и серьёзная. Парвати вспыльчивая, а ты на редкость терпеливая. Люди произносят её имя с придыханием и уважительно смотрят на неё, а тебя общество клеймит позором. Её все любят, а тебя ненавидят. Один только я тебя ценю, баху, — глубоко вздохнул он. — А тому, кто карает за грехи и воздаёт по заслугам, какое ему дело до тебя? Не знаю, но смею тебя заверить, что будь у меня выбор в следующей жизни, я бы полюбил тебя, и тогда даже смерть не смогла бы нас разлучить.

Капли слёз падали на грудь Чандрамукхи, оставляя мокрые пятнышки. Она подумала про себя: "О, боже, если в следующем рождении ты пошлёшь искупление этому грешнику, то это будет для меня лучшей наградой".

Спустя два месяца, Девдас поправился, но всё ещё ощущал некую слабость. Ему нужно было сменить климат, поэтому он решил отправиться с Дхарамдасом на запад. Чандрамукхи в тайне надеялась, что и её возьмут с собой, по крайней мере, в качестве прислуги.

— Я себе этого не могу позволить. Можно было бы и махнуть на всё рукой, но я хочу сохранить остатки приличия, — заявил Девдас.

Чандрамукхи, будучи взрослой женщиной, умом понимала каждое слово и, разумеется, не стала возражать. Она давно привыкла, что в этом мире для неё не найдётся ни капли уважения и глубоко осознавала, что приняв её, Девдас получит в достаточной степени уход за собой, но это отнюдь не добавит ему чести. Она вытерла свои слёзы:

— Суждено ли нам встретиться вновь?

— Трудно сказать. Если не помру, буду тебя вспоминать и всегда стремиться к новым встречам.

Чандрамукхи прикоснулась к его стопам и вздохнула:

— Хватит с меня и этого...

На прощание Девдас протянул Чандрамукхи две тысячи рупий:

— Возьми. Человек не властен над своей судьбой: к какому берегу тебя выбросит — одному богу известно; а пойдёшь ко дну, никто тебе руки не протянет.

Слова Девдаса попали прямо в цель. Она с лёгким колебанием взяла деньги, и жалобно пискнула:

— Осталось узнать напоследок...

— Что же? — впился в неё взглядом Девдас.

— Баху сказала, что болезнь ваша неизлечима. Это правда?

Девдас совсем поник:

— Баху за словом в карман не полезет… Только все мои тайны тебе давно открыты. Уж в этом вопросе ты Парвати перещеголяла.

— Ступайте уже, — Чандрамукхи смахнула слезу. — Ваше здоровье никуда не годиться, так что будьте как можно осторожней. Не натворите глупостей.

Девдас только ухмыльнулся.

— Умоляю, если, не приведи господь, вам станет хуже, дайте мне знать!

— Я тебе сообщу, баху, — он взглянул ей в глаза .

Чандрамукхи ещё раз прикоснулась к его стопам и, глотая слёзы, ушла в другую комнату.

воскресенье, 26 февраля 2012 г.


Глава 35.

В этот момент в комнату вошла Чандрамукхи. Ночной наряд она сменила, оставив какие–то украшения, конечно, но ни яркого сари, ни бинди, ни помады на губах не было и в помине. На этот раз она предстала перед ним в простом дхоти. Увидев её, Девдас вздохнул с облегчением:


— Оказывается, это ты откуда–то меня вчера стащила?

— Не стащила, а притащила... Нашла валяющимся посреди улицы, подобрала и притащила, — поправила его Чандрамукхи.

— Ладно, что было — то прошло. А ты, я смотрю, снова принялась за старое? Что ты на себя нацепила? Тебе это не идёт, — серьёзно сказал Девдас.

Чандрамукхи укоризненно взглянула на него и вздохнула:

— А вы всё такой же...

— Не обижайся, я просто пошутил, — Девдас улыбнулся и спросил: — Как сложилась твоя новая жизнь? И как ты меня...

— Разыскала за какие–то полтора месяца.

— Значит, бросилась сюда сразу после появления в нашем доме? — смекнул Девдас.

— Откуда вы знаете, что я там была? — удивилась Чандрамукхи.

— Я приезжал домой следом за тобою. Та служанка, что провожала тебя к невестке, сообщила мне, что днём раньше из Аштхаджхари ко мне приходила какая–то женщина — ладная из себя и на лицо красивая. Мне ни малейшего труда не составило понять, что это была ты. Скажи на милость, где ты снова начеканила столько драгоценностей? — спросил Девдас.

— Это подделки, купленные на местном блошином рынке. Я была вынуждена так наряжаться только ради вас. Странно, что это не помогло вам меня узнать.

— Не помогло узнать, зато натолкнуло на немаловажную мысль о том, кому бы это понадобилось так бережно ухаживать за мною? Кроме Чандрамукхи, некому, — засиял улыбкой Девдас.

От таких слов сердце Чандрамукхи бешено заколотилось, и она долго не решалась задать следующий вопрос:

— Вы всё ещё испытываете ко мне неприязнь?

— Напротив... Только любовь, — ответил Девдас.

Когда во второй половине дня Девдас стал готовиться к принятию ванны, Чандрамукхи заметила завязанную вокруг его груди фланелевую тряпку и с опаской спросила:

— Что это у вас за повязка?

— Периодически внутри возникает вроде как боль, вот и завязываю. А что ты так всполошилась?

— Как же так, боже мой! Давно ли вы заразились, не в лёгких ли это у вас боль? — вскрикнула Чандрамукхи.

— Не знаю, снаружи не видать...

Чандрамукхи тут же послала за доктором, который после длительного осмотра подтвердил её опасения. Он прописал лекарства и предупредил, что если не воздерживаться от злоупотребления в будущем, то вскоре можно будет об этом очень горько пожалеть. Оба понимали, на что намекал доктор.

Срочно письмом был вызван из дома Дхарамдас, из банка взяты деньги на лечение. На утро третьего дня у Девдаса началась лихорадка.

— Вовремя ты мне подвернулась, иначе бы больше не довелось свидеться, — выдохнул Девдас, подозвав Чандрамукхи ближе.

Из глаз Чандрамукхи сочились слёзы, она ни на секунду не отходила от Девдаса и не переставала молиться: «Боже, вот и настал тот долгожданный день, когда Девдас так нуждается во мне, но едва ли об этом я всегда мечтала. Теперь молю тебя лишь об одном: сделай так, чтобы Девдас поправился».

Прошло больше месяца, как слёг Девдас. Постепенно он начал выздоравливать, болезнь отступила, не развившись.

— У тебя слишком длинное имя, Чандрамукхи, язык сломаешь, пока дозовёшься, так что не будешь ли ты возражать, если я дам тебе имя покороче? — спросил Девдас.

— Как вам угодно.

— Значит, отныне я буду звать тебя "баху".

Чандрамукхи услышанное не могло не развеселить:

— Будь по вашему, но раз уж вы меня так будете называть, то хоть объясните, что вы под этим подразумеваете?

— Разве в каждое слово нужно вкладывать некий смысл? Просто–напросто, таково моё желание.

— Ну, ладно, коли желание такое имеете, будь по–вашему, но на худой конец, хотя бы объясните, почему оно возникло?

— Может статься, причины тебе не понять, — уклонился от ответа Девдас.

— Не хотите — не говорите, — Чандрамукхи опустила голову .

— Баху, никакие родственные узы тебя со мною не связывают, тогда что тебе проку во мне? — после долгого, напряжённого молчания выдавил из себя Девдас.

Чандрамукхи не стала строить из себя скромницу или неискушённую в словоблудии дурочку, поэтому спокойно подняла глаза и с замиранием сердца прошептала:

— Вы так и не смогли понять, что вы и есть самое ценное в моей жизни.

воскресенье, 19 февраля 2012 г.

Глава 34.
Если встречались знакомые из её прошлой жизни, Чандрамукхи откровенно начинала расспрашивать их о Девдасе, но обычно никто ничего о нём не знал, так что она быстро от них избавлялась. По ночам она сама отправлялась на улицу и обшаривала каждый закуток, прислушиваясь, о чём говорят люди. Люди говорили о разном, но совершенно не о том, о чём она жаждала услышать. Иногда среди прохожих ей мерещилось его лицо, она подходила ближе, чтобы прикоснуться к нему, но в последний момент отдёргивала руку и отходила прочь. Днём ли, вечером ли, во мраке ночи, встречая своих подруг, первым делом она спрашивала их о Девдасе. Они проявляли интерес, какого Девдаса ей подыскать, но Чандрамукхи, едва сдерживаясь, отчаянно принималась описывать своего Девдаса: «У него светлая кожа, волнистые волосы, на лбу небольшой шрам. Он очень красив, богат, но при этом щедр: деньгами разбрасывается налево и направо. Не знаешь такого? Никого не напоминает? Девдас...»

Такой Девдас никому из них не попадался. Изо дня в день Чандрамукхи тщетно проводила свои поиски, ночи напролёт она слонялась по улицам, и едва её начинало клонить ко сну, как она укоряла себя: «Некогда тебе сейчас спать!»

С её приезда в Калькутту прошёл месяц. Кевлараму наскучило проводить дни впустую, и он отчасти стал проявлять нетерпение. Да и сама Чандрамукхи мало–помалу склонялась к тому, что Девдаса просто нет в городе. Тем не менее, она истово молилась и упорно продолжала своё бдение. Однажды ночью, спустя ещё две недели, её молитвы были услышаны. Около полуночи она в унынии брела домой, как вдруг у какого–то крыльца увидела лежащего прямо на дороге человека. Он что–то бормотал себе под нос. Сердце Чандрамукхи ёкнуло, голос ей показался знакомым, она отличила бы его от миллионов других. Мужчина был мертвецки пьян, слов разобрать не представлялось возможным, но голос был точно его. Вокруг нависла непроглядная темень, хоть глаз выколи. Чандрамукхи подошла ближе и обратилась к нему:

— Вы кто, господин? Почему вы здесь валяетесь в таком состоянии ?

— Послушайте, уважаемая... Складывается впечатление, как будто под ногами у вас как минимум ваш муж, — промычал мужчина нараспев.

У Чандрамукхи не осталось никаких сомнений, что это и есть её сокровище:

— Девдас!

— Собственной персоной, — он с трудом шевелил языком.

— Зачем вы здесь разлеглись, пойдёмте отсюда.

— А я никуда не спешу, мне и здесь хорошо.

— Немного ещё вина выпьете?

— Выпью, — он сразу крепко вцепился в Чандрамукхи. — Кто вас послал, раз вы проявляете ко мне такую заботу?

Чандрамукхи не могла сдержать слёз, и у неё едва хватило сил усадить его прямо.

— Вот так–то лучше! — с губ её сорвалась улыбка.

— Гораздо лучше. Теперь помогите мне встать на ноги, впрочем без повозки нам всё равно не обойтись, — вполне здраво рассудил Девдас.

— Будет вам и повозка.

— Мы с вами знакомы, мадам? — Девдас шагнул вперёд, заплетаясь.

— Было дело...

— О, тот, которого забыли все, какое счастье, что тобою узнан! — завыл Девдас высоким и фальшивым голосом.

С помощью Чандрамукхи он взобрался в подъехавшую повозку, и с горем пополам они добрались до дома. Переступив через порог, Девдас сразу же похлопал себя по бокам:

— Вот притащили вы меня сюда, а в карманах у меня пусто!

Чандрамукхи не сказав ни слова, свалила Девдаса на свою кровать и велела:

— Вам нужно поспать.

— У тебя ко мне какое–то дело? Послушай, не возлагай на меня никаких надежд. Поживиться здесь нечем. Поняла, красавица? — произнёс Девдас совершенно отчётливо.

Красавица всё поняла:

— О делах поговорим завтра.

— Нет уж, не откладывай на потом. Говори прямо, что тебе от меня нужно? — сорвался на крик Девдас.

— Не сейчас, завтра всё скажу, — отрезала Чандрамукхи и ушла в другую комнату.

Когда Девдас продрал глаза, он увидел, что уже наступило утро, скорее даже день. Рядом никого не было видно: после приёма ванны Чандрамукхи внизу готовила завтрак. Девдас почувствовал себя неуютно в незнакомой обстановке в чужом доме, где он никогда раньше не бывал. Подробности событий предыдущего вечера, разумеется, выветрились из его памяти. Он весьма смутно помнил, что ему вроде оказали помощь, подобрали на улице и куда–то везли, а ночью даже бережно уложили спать в чистую постель.

суббота, 18 февраля 2012 г.

Глава 33.
Чандрамукхи вздрогнула и, помрачнев, спросила:

— В Калькутте где он остановился?

— Вот ненормальная, откуда же мне знать, где он там остановился! Этого никто не знает, кроме него самого да его собутыльников. Говорят, день и ночь, не просыхая, по сомнительным ночлежкам отирается, — покачала головой баху.

Чандрамукхи после этих слов вдруг встрепенулась:

— Разрешите, баху–джи, откланяться.

— Уже уходишь? — удивилась баху. — Ну, ступай, коли так... Эй, Бинду! Проводи её.

— Не стоит утруждаться, я найду выход, — остановила её Чандрамукхи и ушла.

Снаружи она увидела Бхэйрава, стоящего возле повозки, запряжённой буйволами. Той же ночью она вернулась в свою деревню, но чуть свет опять вызвала Бхэйрава и поделилась с ним своими планами:

— Мне нужно ехать в Калькутту. Вряд ли у тебя есть столько времени на поездку, но, может быть, хоть сына своего старшего отпустишь со мною? Что скажешь?

— Если вам так угодно, он прямо сейчас займётся всеми необходимыми приготовлениями. А что вас туда манит, к чему такая спешка? — полюбопытствовал Бхэйрав.

— Очень важное дело у меня там, Бхэйрав.

— Как скоро, матушка, намереваетесь вернуться?

— Даже затрудняюсь тебе ответить. Хотелось бы побыстрее, но это может и надолго затянуться. Ничего определённого сказать не могу. Возможно даже, не вернусь вовсе. В этом случае хозяином в моём доме станешь ты.

Бхэйрав мало что понял, но уронил слезу и с надрывом произнёс:

— Что вы такое говорите, матушка? Если вы не вернётесь, как же мы будем жить?

Чандрамукхи почувствовала ком в горле, но, тем не менее, выдавила улыбку:

— Да брось ты! С моего появления здесь не прошло и двух лет. Как же вы все до этого жили?

Бхэйрав надолго замялся с ответом, однако она и без того всё понимала.

Сына Бхэйрава — Кевлу — Чандрамукхи всё–таки взяла с собой. Пока её вещи грузились на телегу, вокруг собрались все местные — довольно внушительная толпа. У многих глаза были на мокром месте, да и сама Чандрамукхи не скрывала слёз. В этот день она расставалась с полюбившейся ей деревней и бросала всё только ради Девдаса. Иначе она бы ни за что не уехала, даже если бы её в Калькутте ждала коронация.

На следующий день она добралась до дома Кшетрмани, туда, где она обитала раньше. Там теперь поселился кто–то другой, а Кшетрмани захлестнуло удивление, когда та увидела Чандрамукхи:

— Вот те на! Чандра, где ты так долго пропадала?

— В Аллахабаде, — соврала Чандрамукхи.

Кшетрмани пристально посмотрела на неё и, поразмыслив о чём–то, съязвила:

— Ах, сестрица, где же твоё богатство?

— Всё при мне, — Чандрамукхи усмехнулась.

В тот же день она посетила своего знакомого лавочника и поинтересовалась у него:

— Дайал, сколько у меня там денег накопилось?

— Должно быть шестьдесят–семьдесят рупий… Только сразу не отдам, давай завтра, — он слегка занервничал.

— Мне сразу и не надо. Сделай сначала для меня кое–что, — попросила Чандрамукхи.

— Что именно?

— Сущие пустяки: мне нужен съёмный дом в этом квартале.

— Аа.., понимаю, — протянул лавочник, улыбаясь.

— Только смотри, чтобы дом приличный был, меблированный, с удобной кроватью и всем необходимым, вплоть до подушек и покрывал.

Лавочник закивал головой.

— Ещё понадобятся зеркала, гребни, роскошные сари ярких цветов, и, кроме того, подскажи, где бы достать искусные позолоченные драгоценности? — поинтересовалась Чандрамукхи.

Лавочник Дайал назвал адрес, и она засуетилась:

— Надо будет выбрать хорошенько, одного набора будет достаточно. Пойдём вместе и купим. — Потом улыбнулась: — А в остальном, ты прекрасно знаешь, что мне потребуется. Хорошо бы ещё и служанку нанять.

— Это всё в какой срок тебе нужно организовать?

— Чем быстрее, тем лучше, но желательно уложиться в день–два. — Чандрамукхи протянула ему сотенную купюру. — Всё должно быть на высшем уровне, не вздумай покупать дешёвки за углом.

В свой новый дом Чандрамукхи вошла на третий день. На пару с Кевларамом она долго приводила в порядок комнаты, а к вечеру занялась собой. Сначала она с мылом умылась, после наложила на лицо крем, пудру и окрасила стопы хной. Затем, заложив за щеку пан, накрасила губы. В заключение она увесила себя драгоценностями, надела светлую блузу и разноцветное сари. Впервые за долгий период времени она прибрала волосы, поставила на лоб бинди и села перед зеркалом. Глядя на своё отражение, она размышляла: «Долго мне ещё судьбою уготовлено притворяться?».

От вида пышных нарядов неграмотный Кевларам диву дался и по простоте душевной задал вопрос:

— Что это всё значит, госпожа?

— Осталось только привести сюда своего мужа, — засмеялась Чандрамукхи.

Кевларам оторопел.

Вечером пожаловала Кшетрмани:

— Чем это ты занимаешься, дорогая?

— Да вот опять всё это понадобилось, — улыбнулась Чандрамукхи.

Кшетрмани окинула её взором с ног до головы, задумчиво произнесла: «Ты с возрастом словно роза распускаешься», — и ушла своей дорогой.

Чандрамукхи вновь, как много дней назад, подошла к окну и села, пристально вглядываясь вдаль. Именно за этим она и приехала. Сколько времени она здесь вот так проведёт? Порой в двери ломились какие–то незнакомцы, но Кевларам всех отшивал заученной фразой: «Прочь, вам здесь делать нечего».
 

 

суббота, 4 февраля 2012 г.

Глава 32.
— Почему сейчас? — Бхэйрав уставился в замешательстве на Чандрамукхи, а потом добавил: — Хорошо, матушка. Вы поспешите позавтракать и всё такое, и я тоже соберу пару лепёшек в дорогу.

— Неси свои лепёшки, а я обойдусь, — сказала Чандрамукхи.

Дома Бхэйрав впопыхах завернул немного снеди в тряпочку, взял в руки посох и сразу возвратился назад.

— Извольте, матушка! Только не будет ли вам голодно в пути?

На что Чандрамукхи ответила, что не молилась ещё с утра, поэтому не может пока принимать пищу и до прихода на место не умрёт. Бхэйрав торопливо устремился вперёд, показывая ей дорогу. Она семенила следом. От долгой ходьбы она приуныла, её гладкие стопы начали кровоточить, а лицо покраснело от пылающего полуденного солнца. Чандрамукхи так ничего и не ела, не пила и ни разу не омыла водой ни рук, ни лица. Она всё шла и шла по бескрайним просторам, удивляя своим появлением трудящихся на полях крестьян. Одета она была очень просто: на ней было только белое с красными краями дхоти, на запястье два строгих золотых браслета и широкое покрывало вокруг торса. Натянув его на пол–лица, она ускорила шаг. Путь занял целый день, и лишь на закате они достигли деревни. Чандрамукхи усмехнулась:

— Никак кончились два твоих поля?

Бхэйрав её насмешки понять не понял, но уточнил:

— Матушка, мы уже пришли. Вы даже ни разу не пожаловались. Довольно с вас такого хождения, или сегодня же сможете обратно пойти?

Чандрамукхи подумала про себя: "О каком возвращении идёт речь, я наверно и завтра–то не смогу пойти. " Вслух она взмолилась:

— Бхэйрав, не найдётся ли здесь повозки из буйволов?

— Сыщем, матушка. Коли прикажете, я похлопочу.

Бхэйрав пошёл на поиски повозки, а Чандрамукхи отправилась в дом хозяев. Служанка завела её внутрь, там сидела баху — старшая невестка. Пару мгновений они разглядывали друг друга, затем Чандрамукхи поклонилась. Баху была сплошь увешана драгоценностями, и глаза её излучали пренебрежение и превосходство. От постоянного жевания пана её зубы и губы почернели. Похоже, что и сейчас одна её щека набухла от находящегося под ней пана. Волосы баху были приглажены и связаны в пучок, выпирающий чуть ли не на лбу, в обоих ушах висело полным–полно серёжек, в одной ноздре — драгоценный камень, а в другой зиял большой прокол: похоже, в него она продевала кольцо. Чандрамукхи смотрела на баху — дородную, пышущею здоровьем, смугловатую тётку с глазами навыкате. От вида пышных форм, выпирающих из–под чёрного сари и вычурной оранжевой блузы, Чандрамукхи стало тошно. Баху в свою очередь разглядела, что Чандрамукхи не так уж и молода, но ещё не утратила привлекательности и выглядела писаной красавицей. Похоже, что они были примерно одного возраста, но баху не удалось так хорошо сохраниться, и никого красивее, чем Парвати, она прежде никогда не встречала. Она с удивлением спросила:

— Кто ты?

— Я одна из ваших подданных. На мне висит долг, пришла от него избавиться.

— Здесь тебе делать нечего! Ступай к приказчику, — ухмыльнулась баху.

— Баху–рани, вернуть долг полностью я не могу, так как очень бедна. Наслышанная о вашем великодушии, я осмелилась предстать пред вами и пожаловаться на своё горе. — Чандрамукхи покорно улыбнулась.

О наличии у себя доброго сердца баху слышала впервые в жизни, а уж о том, что она может простить долг, наслушавшись о чужих несчастьях, и подавно. Поскольку она частенько принимала участие в управлении землевладением, то охотно проглотила наживку Парвати о милосердии и снизошла:

— А куда деваться, дочка. Целыми днями не знамо, сколько людей меня осаждают. И отказать им язык не поворачивается, и потакать им — только мужа злить. Ладно, говори, много ль задолжала?

— Не много, всего две рупии. Но даже эта сумма для нас, бедняков, велика. Чтобы к вам попасть, я весь день пешком шла.

— Ох, уж эта бедность, такая большая зараза. Но раз уж ты наша подданная, то на тебя нам хватит милосердия. Эй, Бинду!.. Куда запропастилась? Отведи её к приказчику и передай ему, что её долг прощён. Да сошлись на меня, — велела баху–рани, а после спросила: — Так где ты, говоришь, живёшь?

— В вашей вотчине живу, в деревне под названием Аштхаджхури. Баху–джи, а правда, что у нас два хозяина?

— В этом–то и заключается наше проклятье, — начала было баху. — Хотя какой там второй? Совсем скоро богатство нам отойдёт полностью.

— Говорят, младший хозяин погряз в долгах, — Чандрамукхи омрачилась.

— Всё нам заложил твой младший хозяин, а сам стал полнейшим голодранцем. Мы до сих пор не знаем, сколько денег он в Калькутте пропил и на шлюх угрохал. Не сосчитать! — оскалилась баху.

У Чандрамукхи пересохло в горле, ей стало совсем худо. Немного погодя, она спросила:

— Выходит, он теперь здесь не бывает?

— Почему же, бывает. Когда деньги требуются, притаскивается, занимает их у нас под залог имущества и назад. Примерно два месяца назад нагрянул, взял двенадцать тысяч рупий и уехал. Трудно сказать, долго ли он ещё протянет, потому что вроде как сильно болен чем–то, — скривилась баху.

четверг, 12 января 2012 г.

Глава 31.
Не успела Парвати получить письмо, как она тут же вызвала Махендру и сообщила ему:

— Я надумала посетить Тальсонапур, для этого мне понадобятся два паланкина и несколько носильщиков.

Махендра с удивлением спросил:

— Будет сделано, только зачем вам два паланкина?

— Тебе придётся меня сопровождать. Вдруг помру в дороге, так ты, как старший сын, понадобишься для того, чтобы зажечь пламя погребального костра, — объяснила Парвати.

Махендра промолчал.

Два паланкина спешно отправились в путь. Заминдара–сахиба эта новость застигла врасплох, он запаниковал и стал опрашивать всех слуг в доме, но никому причина отъезда его жены и сына была неведома. В итоге он поступил очень разумно: отправил за ними следом несколько слуг и две пары охранников, которым дал указания на случай, если они их нагонят, назад процессию не возвращать, а только присмотреть за тем, чтобы по дороге не случилось никаких происшествий.

Был уже вечер, когда паланкины добрались до Тальсонапура. Однако Девдаса в деревне не оказалось — незадолго до этого он уехал в Калькутту. «Не судьба», — Парвати повесила голову и не нашла иного выхода, как пойти навестить Манорму.

— Паро! Ты приехала, чтобы встретиться с Девдасом? — воскликнула Манорма.

— Нет, я приехала, чтобы забрать его с собой. Здесь его ничего не держит, — заявила Парвати.

Услышав это, Манорма ужаснулась и затряслась вся:

— Ты что такое говоришь? Неужели тебе не стыдно?

— Что стыдного в том, что я забираю с собой свою собственность?

— Да он тебе даже не родственник! Воздержалась бы ты от таких речей. Поступай, как знаешь, только язык свой попридержи.

Парвати уныло улыбнулась:

— Мысли, в сердце нашедшие своё пристанище, рано или поздно просятся наружу, сестричка. Вот я их и выпустила.

На следующий день — рано утром — Парвати, получив благословение от своих родителей, села в паланкин и отправилась восвояси.

Минуло два года.
Чандрамукхи поселилась в деревне Аштхаджхури. На небольшом участке земли, на берегу какой–то речушки расположилась её аккуратная глиняная хижина. В пристройке под соломенной крышей обитала на привязи чёрная корова. Одна из двух комнат в доме — та, что была заполнена посудой, — служила кухней, а другая — спальней. Хлопот по дому и во дворе было немало, поэтому Рама, дочь Багди, приходила каждый день наводить чистоту. Снаружи дворик был окружён зеленью, а внутри с одной его стороны рос куст тулси, а с другой — сливовое дерево. Поблизости от дома местные умельцы соорудили из выкопанных здесь же финиковых пальм речной гат и ступеньки к нему. На этот гат никто, кроме Чандрамукхи, не заходил. В дождливый сезон река разливалась до самого крыльца, доставляя беспокойство жителям деревни, которым приходилось лопатами приподнимать уровень почвы, чтобы вода не смогла попасть внутрь дома. Если не считать семей винокура и сапожника, вокруг жили только представители низших каст: крестьяне, пастухи, носильщики и садовники.

Приехав на место, Чандрамукхи первым делом сообщила об этом Девдасу, а он вместо ответа прислал ей денег. Те из деревенских, что бедствовали, часто приходили к Чандрамукхи за помощью и всегда возвращались домой с деньгами. Она давала в долг бескорыстно, но за это люди сами несли ей зелень, овощи, фрукты, цветы и всё, что только можно. Погашения долга она от них не требовала. Кто мог, возвращал, а тем, кому по каким–либо причинам это не удавалось, она не напоминала и лишь укоризненно улыбалась: «Впредь таким, как вы, не буду давать взаймы». Ей улыбались в ответ: «Матушка, помолитесь, чтобы на этот раз выдался добрый урожай». Чандрамукхи давала своё благословление, и даже если урожай оказывался скудным или над бедняками довлели налоги, она, внемля жалобам, вновь всем подряд одалживала, знай себе посмеиваясь и приговаривая: "Лишь бы вам было хорошо, а уж с меня не убудет".

Вот только куда подевался Девдас? Шесть месяцев прошло, а он так и не объявился. Она регулярно писала письма, но они всегда приходили назад. Заказная почта также оставалась невостребованной и также спокойно возвращалась. Тем временем один пастух нанялся помогать Чандрамукхи по хозяйству, так она потратилась на свадьбу его сына, обеспечила деньгами бедных родственников невесты и вдобавок купила всем новый инвентарь. Теперь это семейство полностью зависело от Чандрамукхи и было ей покорно.

Однажды утром, на рассвете, Чандрамукхи обратилась к пастуху:

— Бхэйрав, далеко ли отсюда Тальсонапур?

Немного подумав, Бхэйрав сказал:

— Как пересечёте два поля, так и начнутся дворы этой деревни.

— Там наверно и землевладельцы проживают?

— Да они не только всех тех мест хозяева, но и здешних земель тоже. Примерно три года назад, когда умер заминдар–сахиб, его потом в округе целый месяц поминали, ели пури и сладости. Кажется, двое сыновей у него остались. Они очень богатые, живут как короли.

— Бхэйрав, ты свести меня туда можешь? — спросила Чандрамукхи.

— Отчего ж не свести, матушка. Пойдём тут же, как прикажете.

— Так пойдём прямо сейчас, — нетерпеливо бросила Чандрамукхи.   
 

суббота, 31 декабря 2011 г.


Глава 30.


Со следующего дня Парвати всё же стала воздерживаться от расходов, её забота о страждущих стала выражаться не так рьяно, как прежде. Некоторые несчастные отправлялись восвояси и вовсе с пустыми руками. Как–то раз заминдар–сахиб подозвал её к себе и спросил:


— У нас кончились деньги?


Парвати улыбнулась:


— Не напасёшься постоянно раздавать нажитое, пора бы и сохранить хоть что–что. Вы разве не знаете, как возросли наши расходы?




— На то они и расходы, чтобы увеличиваться. Мне уж недолго осталось, так почему бы не истратить остаток жизни на праведные дела? По крайней мере, обеспечу себе место в раю.

— Вам и так воздастся, — засмеялась Парвати. — Если не будете думать только о себе. Нужно ведь и о детях позаботиться... Так что немного повремените, а там, вот увидите, всё снова наладится.

Заминдар промолчал.

Теперь Парвати заниматься стало нечем, поэтому её тоска усилилась до крайности, не оставив никаких надежд. В обычной хандре присутствуют как моменты радостного оживления, так и падения в пучину горести, что тоже выматывает, но в итоге всё равно приходит успокоение. А в глубокой депрессии нет ни счастья, ни горя, одно только пресыщение самим существованием. Человек при этом может терпеть какие–то беды, по инерции роняя слёзы из глаз, но по большому счёту его уже ничто не заботит. Как лёгкое облако в безветрии его разум парит в небе, а как нагрянет шквал, улетает прочь, и в этом заключается его главное преимущество. Состояние Парвати в эти дни было именно таким. Когда подходило время для молитвы, она выглядела рассеянной и будто разочарованной и мысленно уносилась в Тальсонапур: то в бамбуковые заросли или манговый сад, то на берег пруда или к школе, забираясь так далеко, что порой ей становилось трудно оттуда выбраться. Иногда на её губах проскальзывала улыбка, а иногда из глаз вдруг капали слезы прямо в ритуальную чашу. Так и проводила она день за днём, трудясь не покладая рук, раздавая милостыню с отсутствующим видом сосредоточенной пери, шутя и улыбаясь невпопад. Кто–то считал её праведницей, а кто–то видел в этом только внешнюю оболочку.



Впрочем, прошлым утром с ней странным образом произошли изменения, нахлынувшее со скоростью морского прилива. Что их вызвало, никто не знал, хотя причина была, да ещё какая: вчера Парвати получила от Манормы письмо примерно следующего содержания:


" Паро!


Так давно от тебя не было писем, да и у меня никак не получалось тебе написать. Пусть в этом мы обе виноваты, но я всё же думаю, что было бы лучше, если бы мы нашли с тобой общий язык. Давай выбросим из головы взаимные обиды и излишнюю гордость. Я старше тебя, поэтому первая прошу твоего прощения. Очень надеюсь, что ты не будешь долго тянуть с ответом на это письмо.




Уже почти месяц, как я приехала в деревню. Мы, женщины, — существа подневольные, на материальные блага и лишения особого внимания не обращаем. Даже умирая, мы не ропщем, потому что надеемся попасть на небо, а уж пока живём, то всем и всегда довольны. Так вот, если так рассуждать, то у меня всё хорошо. Здесь ничего особенного не происходит, всё идёт своим чередом. Впрочем, есть новости, о которых поведать тебе просто необходимо.
Со вчерашнего дня я разрываюсь от мысли о том, что, если я тебе об этом расскажу, то это тебя расстроит, а если не расскажу, то сама потом буду мучиться. Положение, конечно, угрожающее. Тебе ведь известно о состоянии Девдаса, но сейчас, увидев его, нельзя удержаться от слёз. На то божья воля, мне даже кажется, что оно и к лучшему, что ты не вышла за него замуж, иначе ты бы яду глотнула или в реке утопилась бы. Долго ли так протянет Девдас, доживёт ли он до завтрашнего дня, неизвестно. Да и зачем скрывать очевидное?

С тех пор, как он приехал, прошло должно быть дней пять–шесть, если не больше. Ты наверняка знаешь, что его мать уехала в Каши, а сам он стал жить в Калькутте. Он поссорился с братом и забрал свои деньги. Говорят, что в течение последнего времени он уже несколько раз приезжал домой за деньгами. После смерти его отца прошло всего два с половиной года, а он уже половину своего состояния промотал. Двидждас смекнул, что к чему, и, может быть, даже долю брата к рукам прибрал, ведь ясное дело: никто не станет защищать человека, когда тот всё до последнего спускает
на вино и потаскух, когда его ангел смерти уже на подходе. С одной стороны его жалко, а с другой — злость одолевает. Какой красавец был, а теперь в кого превратился? Увидев его, можно подумать, что это и не Девдас вовсе: постоянно опухшее от слёз лицо, жесткие волосы, развевающиеся на ветру, ввалившееся глаза. Один только нос торчит как тесак мясника. Даже не могу описать, как он плох, как страшно и противно на него смотреть. Целый день бродит с ружьём наперевес вдоль берега реки, охотясь на птиц, после обеда прячется от зноя в тени сливовых деревьев, а к вечеру приходит домой и пьёт по–чёрному. Одному богу известно, спит ли он вообще.

Несколько дней назад я вечером пришла к реке за водой, как вдруг, откуда ни возьмись, появился Девдас с ничего не выражающим лицом, выжатый как лимон. Он шёл, в его руках было ружьё. Узнав меня, он подошёл поближе и встал рядом. Я, дрожа от страха, надвинула на лицо покрывало, и поскольку в тот момент там никого больше не было, затряслась еще сильнее и молила бога, чтобы этот сумасшедший ничего со мной не сделал. Но он, как приличный человек, всего лишь невинно спросил меня, как дела. Я опустила голову и прошептала, что хорошо, что мне ещё оставалось делать? Он глубоко вздохнул, благословил меня и сказал, что очень счастлив меня видеть. Мне в тот момент аж дурно стало, и, еле живая, я бросилась наутёк оттуда. Хорошо ещё, что он меня за руку не схватил. Ну, хватит, если в подробностях о нём писать, то никакого письма не хватит.

Сестра, я всё–таки надеюсь, что от всех этих рассказов ты не сильно расстроишься. Однако, если ты до сих пор не забыла его, то это тебя убьёт, только что теперь поделаешь? Если я что–то сделала неправильно, то прошу прощения.

Твоя Манорма."