суббота, 31 декабря 2011 г.


Глава 30.


Со следующего дня Парвати всё же стала воздерживаться от расходов, её забота о страждущих стала выражаться не так рьяно, как прежде. Некоторые несчастные отправлялись восвояси и вовсе с пустыми руками. Как–то раз заминдар–сахиб подозвал её к себе и спросил:


— У нас кончились деньги?


Парвати улыбнулась:


— Не напасёшься постоянно раздавать нажитое, пора бы и сохранить хоть что–что. Вы разве не знаете, как возросли наши расходы?




— На то они и расходы, чтобы увеличиваться. Мне уж недолго осталось, так почему бы не истратить остаток жизни на праведные дела? По крайней мере, обеспечу себе место в раю.

— Вам и так воздастся, — засмеялась Парвати. — Если не будете думать только о себе. Нужно ведь и о детях позаботиться... Так что немного повремените, а там, вот увидите, всё снова наладится.

Заминдар промолчал.

Теперь Парвати заниматься стало нечем, поэтому её тоска усилилась до крайности, не оставив никаких надежд. В обычной хандре присутствуют как моменты радостного оживления, так и падения в пучину горести, что тоже выматывает, но в итоге всё равно приходит успокоение. А в глубокой депрессии нет ни счастья, ни горя, одно только пресыщение самим существованием. Человек при этом может терпеть какие–то беды, по инерции роняя слёзы из глаз, но по большому счёту его уже ничто не заботит. Как лёгкое облако в безветрии его разум парит в небе, а как нагрянет шквал, улетает прочь, и в этом заключается его главное преимущество. Состояние Парвати в эти дни было именно таким. Когда подходило время для молитвы, она выглядела рассеянной и будто разочарованной и мысленно уносилась в Тальсонапур: то в бамбуковые заросли или манговый сад, то на берег пруда или к школе, забираясь так далеко, что порой ей становилось трудно оттуда выбраться. Иногда на её губах проскальзывала улыбка, а иногда из глаз вдруг капали слезы прямо в ритуальную чашу. Так и проводила она день за днём, трудясь не покладая рук, раздавая милостыню с отсутствующим видом сосредоточенной пери, шутя и улыбаясь невпопад. Кто–то считал её праведницей, а кто–то видел в этом только внешнюю оболочку.



Впрочем, прошлым утром с ней странным образом произошли изменения, нахлынувшее со скоростью морского прилива. Что их вызвало, никто не знал, хотя причина была, да ещё какая: вчера Парвати получила от Манормы письмо примерно следующего содержания:


" Паро!


Так давно от тебя не было писем, да и у меня никак не получалось тебе написать. Пусть в этом мы обе виноваты, но я всё же думаю, что было бы лучше, если бы мы нашли с тобой общий язык. Давай выбросим из головы взаимные обиды и излишнюю гордость. Я старше тебя, поэтому первая прошу твоего прощения. Очень надеюсь, что ты не будешь долго тянуть с ответом на это письмо.




Уже почти месяц, как я приехала в деревню. Мы, женщины, — существа подневольные, на материальные блага и лишения особого внимания не обращаем. Даже умирая, мы не ропщем, потому что надеемся попасть на небо, а уж пока живём, то всем и всегда довольны. Так вот, если так рассуждать, то у меня всё хорошо. Здесь ничего особенного не происходит, всё идёт своим чередом. Впрочем, есть новости, о которых поведать тебе просто необходимо.
Со вчерашнего дня я разрываюсь от мысли о том, что, если я тебе об этом расскажу, то это тебя расстроит, а если не расскажу, то сама потом буду мучиться. Положение, конечно, угрожающее. Тебе ведь известно о состоянии Девдаса, но сейчас, увидев его, нельзя удержаться от слёз. На то божья воля, мне даже кажется, что оно и к лучшему, что ты не вышла за него замуж, иначе ты бы яду глотнула или в реке утопилась бы. Долго ли так протянет Девдас, доживёт ли он до завтрашнего дня, неизвестно. Да и зачем скрывать очевидное?

С тех пор, как он приехал, прошло должно быть дней пять–шесть, если не больше. Ты наверняка знаешь, что его мать уехала в Каши, а сам он стал жить в Калькутте. Он поссорился с братом и забрал свои деньги. Говорят, что в течение последнего времени он уже несколько раз приезжал домой за деньгами. После смерти его отца прошло всего два с половиной года, а он уже половину своего состояния промотал. Двидждас смекнул, что к чему, и, может быть, даже долю брата к рукам прибрал, ведь ясное дело: никто не станет защищать человека, когда тот всё до последнего спускает
на вино и потаскух, когда его ангел смерти уже на подходе. С одной стороны его жалко, а с другой — злость одолевает. Какой красавец был, а теперь в кого превратился? Увидев его, можно подумать, что это и не Девдас вовсе: постоянно опухшее от слёз лицо, жесткие волосы, развевающиеся на ветру, ввалившееся глаза. Один только нос торчит как тесак мясника. Даже не могу описать, как он плох, как страшно и противно на него смотреть. Целый день бродит с ружьём наперевес вдоль берега реки, охотясь на птиц, после обеда прячется от зноя в тени сливовых деревьев, а к вечеру приходит домой и пьёт по–чёрному. Одному богу известно, спит ли он вообще.

Несколько дней назад я вечером пришла к реке за водой, как вдруг, откуда ни возьмись, появился Девдас с ничего не выражающим лицом, выжатый как лимон. Он шёл, в его руках было ружьё. Узнав меня, он подошёл поближе и встал рядом. Я, дрожа от страха, надвинула на лицо покрывало, и поскольку в тот момент там никого больше не было, затряслась еще сильнее и молила бога, чтобы этот сумасшедший ничего со мной не сделал. Но он, как приличный человек, всего лишь невинно спросил меня, как дела. Я опустила голову и прошептала, что хорошо, что мне ещё оставалось делать? Он глубоко вздохнул, благословил меня и сказал, что очень счастлив меня видеть. Мне в тот момент аж дурно стало, и, еле живая, я бросилась наутёк оттуда. Хорошо ещё, что он меня за руку не схватил. Ну, хватит, если в подробностях о нём писать, то никакого письма не хватит.

Сестра, я всё–таки надеюсь, что от всех этих рассказов ты не сильно расстроишься. Однако, если ты до сих пор не забыла его, то это тебя убьёт, только что теперь поделаешь? Если я что–то сделала неправильно, то прошу прощения.

Твоя Манорма."

пятница, 23 декабря 2011 г.

Глава 29.
Прошло два года. Парвати женила Махендру и успокоилась: девушка ему досталась на редкость смышлёная и работящая. Теперь всем домом заправляла она – Джаладбала, а деятельность Парвати была направлена в другое русло. Поскольку после пяти лет замужества у неё так и не появилось собственных детей, она стала проявлять заботу о людях бедных и несчастных. Она раздавала им еду и чувствовала себя ответственной за судьбу как их самих, так и их детей. Кроме этого, она часто посещала храмы, где проводила много времени, истово молясь всем богам и попутно подавая милостыню каждому нуждающемуся, будь то хромой или слепой. Посоветовавшись с мужем, Парвати к тому же стала принимать постояльцев, предоставляя беднякам в доме заминдара ночлег, а порой и еду, и одежду, и прочее. Было ещё одно занятие, которое Парвати старалась не афишировать, — это помощь деньгами семьям, бедствующим или лишившимся кормильцев. На благотворительные цели уходили все её сбережения из того, что ей ежемесячно давал муж. Однако от прислуги ничего не скроешь, и вскоре стали появляться сплетни о том, что по сравнению с прошлым периодом, текущие расходы в доме удвоились, и казна опустела. Хозяйство никакого дохода не приносило, и от этого слугам тоже стало жить несладко. Разговоры дошли до Джаладбалы, и она подняла этот вопрос перед мужем:

— Неужто вы в этом доме никакого веса не имеете?

— А в чем дело? — заинтересовался Махендра.

— Да уже все вокруг судачат об этом, а вы и в ус не дуете. Отец тоже молчит, не может пойти против своей молодой жены. Так что придётся вам самому призадуматься и вмешаться.

Махендра в замешательстве занервничал:

— Скажи хотя бы, что происходит?

Джаладбала с серьёзным видом прошептала мужу на ухо:

— У вашей мачехи своих детей нет, а на нас ей наплевать. Сами посмотрите, в каком направлении денежки уплывают.

— В каком направлении? — Махендра нахмурился.

— Куда только ваши глаза смотрят, — запричитала Джаладбала. — На сегодняшний день семейные расходы увеличились в несколько раз. Нищие пандиты в борьбе за наше добро уже чуть ли не до драки доходят. Она, понятно, мостит себе дорогу в рай, но вы–то чем собираетесь кормить наших будущих детей, если совсем ничего не останется? Прикажете им идти по миру с протянутой рукой?

— Так–так… Ты о матушке речь ведёшь? — спросил Махендра, привстав с кровати.

— Эх, несчастная моя доля, раз я вынуждена заикаться по этому поводу, — вздохнула Джаладбала.

— Значит, ты за тем пришла, чтобы на мать жаловаться?— уточнил Махендра.

— Я не жалуюсь, а просто довожу до вашего сведения то, что считаю нужным, чтобы потом не быть крайней. — Джаладбала разозлилась.

— Да ты в своём отчем доме ни одного горшка на печь не поставила, а смеешь рассуждать о хозяйстве заминдара! — недолго думая, Махендра поставил жену на место.

— А ваш родной дом превратился в постоялый двор, — язвительно заметила Джаладбала.

Махендра предпочёл не опускаться до пустой перебранки и промолчал, а утром встал и отправился к Парвати:

— Матушка, ну и невестку вы себе выбрали! Из–за неё у меня здесь всё из рук валится, так что уезжаю я в Калькутту.

— Почему, сынок? — удивилась Парвати.

— Она о вас неподобающе отзывается, а мне такая не нужна…

В течение нескольких дней Парвати пристально следила за Джаладбалой и, скрывая свои истинные эмоции, успокаивала сына, что не налюбуется на свою любимицу. Вскоре она вызвала невестку для разговора с глазу на глаз:

— Детка, что за недоразумение меж вами приключилось?

Джаладбала, и так перепуганная до смерти приготовлениями Махендры к отъезду в Калькутту, от вопроса свекрови расплакалась и стала каяться:

— Это я во всём виновата, матушка, кто только меня за язык тянул передавать ему сплетни служанок о ваших тратах!

Тут вся сложившаяся ситуация для Парвати окончательно прояснилась. Смутившись, она утёрла невестке слёзы:

— Ты совершенно права, доченька моя! Особого опыта в ведении хозяйства у меня нет, поэтому всё выходит как–то не так.

Парвати следом позвала Махендру и всё уладила:

— Сынок, тебе совсем не следует на неё злиться. Ты её муж, и, кроме твоего благополучия, невестку ничего не интересует. Это естественно, и очень даже правильно. Тебе повезло с ней.

пятница, 16 декабря 2011 г.

Глава 28.
Чандрамукхи осторожно убрала руку Девдаса: — Не волнуйтесь, я не имею в виду вашу Парвати, — и снова замолчала.

— Долг превыше всего, а добродетель ли, порок ли — ерунда это всё, — выдержав паузу, сказал Девдас.

— Так–то оно так, — согласилась Чандрамукхи. — Но те, кто по–настоящему любит и знает, какое удовлетворение приносит искренняя любовь, вынуждены терпеть и избегать многих вещей, чтобы оградить свой дом от несчастий. Так вот, Девдас, куда я клоню... Я почти уверена, что Парвати никогда бы не смогла вас обмануть. Вы сами обманулись и, похоже, не в силах это понять даже сейчас, но в один прекрасный день вы убедитесь в моей правоте.

У Девдаса на глазах появились слёзы, и он почему–то почувствовал, что она права насчёт Парвати. Чандрамукхи
не стала успокаивать плачущего Девдаса, отметив про себя, что это не самое жалкое состояние, в котором он представал перед ней. Она знала его, как облупленного, и сегодня в очередной раз убедилась, что этот неординарный человек не может проявлять свою любовь обычными способами, но так же, как и все, мечтает о ней. Вряд ли он способен выражать свои чувства, а Парвати, по всей видимости, очень гордая, но правда состоит в том, что именно она припала к его ногам и первой призналась в своей любви. Чандрамукхи так увлеклась своими мыслями, что вдруг нечаянно проронила:

— По себе сужу, как сильно она тебя любит...

— Что ты сказала? — встрепенулся Девдас.

— Ничего. Я говорю, что не одна ваша внешность её подкупила. Вы, конечно, привлекательный, но не настолько, чтобы потерять голову. В вас есть внутренняя красота, которую не каждому дано увидеть, но, увидев её однажды, уже никто и никогда не отведёт глаз. — Чандрамукхи тяжело вздохнула. — Вашу красоту можно разглядеть, только полюбив вас. Кто на этой земле, достигнув такого блаженства, сможет от него отвернуться?

Некоторое время она пожирала глазами Девдаса молча, потом еле слышно прошептала:

— Эта незримая любовь оставляет на сердце рану, которая не прекращает кровоточить до самого погребального костра, пока не превратится в пепел.

— Зачем ты мне всё это говоришь теперь, Чандрамукхи? — Девдас растерялся.

Чандрамукхи сладко улыбнулась:

— Девдас! Очень тяжело признаваться в любви человеку, который тебя не любит. Но я это делаю не от своего имени, а от имени Парвати.

— Мне нужно идти, — засобирался Девдас.

— Побудьте ещё немного. Я вас настолько трезвого никогда ещё не видела, да и вот так держать вас за руку прежде в разговорах мне не доводилось. Какое наслаждение! — воскликнула Чандрамукхи и рассмеялась.

— Что здесь смешного? — удивился он.

— Просто вспомнила одну давнюю историю. Десять лет назад я так влюбилась, что даже убежала из дома, уверенная в том, что совершаю подвиг, иду на жертвы во имя любви, но потом из–за сущей безделицы между нами произошла ссора, после которой мы никогда больше не видели друг друга. Тогда я утешала себя мыслью о том, что он меня и не любил вовсе, иначе не пожалел бы для меня какое–то несчастное украшение. — Чандрамукхи улыбнулась от души ещё раз, но тут же сделалась серьезной. — Чёрт с ним, с украшением! В тот момент для меня было бы в диковинку узнать, что даже ради такой мелочи, как избавление от головной боли, захочется жизнью рисковать. Как далека я была от понимания тоски Ситы и Дамьянти, и в историю просветления Кришны не верила. Выходит, в этом мире нет ничего невозможного?

Девдас не нашёл, что ей на это ответить, посмотрел на неё отсутствующим взглядом и еле вымолвил:

— Я лучше пойду…

— Вы что, испугались? Посидите ещё хоть чуть–чуть, так хочется надолго сохранить в памяти ваши черты. Сегодня я сама себе противна, может быть, даже больше, чем вам. Ответьте мне напоследок, почему вы не женитесь?

После долгого молчания Девдас тяжело вздохнул и выдавил улыбку:

— Да надо бы, только душа не лежит.

— Лежит или не лежит, а жениться нужно. Может хоть, увидев лица детей, обретёте покой. А там, глядишь, и для меня выход найдётся: стану у вас служанкой и проведу остаток дней в радости.

— Хорошо, я тебя тогда непременно приглашу, — усмехнулся Девдас.

Чандрамукхи его иронию пропустила мимо ушей и продолжила в том же духе:

— До смерти хочется ещё один вопрос задать.

— Одним больше, одним меньше…

— Почему сегодня вы меня так долго слушаете?

— А что тебя не устраивает?

— Не знаю, просто это так необычно! Раньше вы на меня даже глаз не поднимали, пока не напьётесь до потери сознания.

Уходя от прямого ответа, Девдас тоскливо произнёс:

— Сейчас я не прикасаюсь к алкоголю. Ты же знаешь, у меня отец умер.

Чандрамукхи долго сверлила его скупым недоверчивым взглядом, и наконец спросила:

— Потом снова начнёте пить?

— Кто его знает...

Она сильно сжала его руки и хриплым голосом взмолилась:

— Если возможно, бросьте вы это. Не разрушайте своё здоровье, свою красоту!

Девдас резко подскочил:

— Ладно, я пошёл. Где бы ты ни оказалась — пришли мне весточку, а если вдруг почувствуешь нужду в чём–то — проси, не стесняйся.

Чандрамукхи, прощаясь с Девдасом, прикоснулась к его стопам:

— Благословите меня, это придаст мне силы жить дальше. Умоляю вас об одном: если, не дай бог, вам когда–нибудь понадобится сиделка, то обязательно призовите меня.

— Обещаю.

Девдас ушёл. Чандрамукхи соединила ладони и заплакала:

— Боже, позволь мне встретиться с ним ещё один раз...

четверг, 8 декабря 2011 г.

Глава 27.
Как ни сдерживалась Чандрамукхи, слёзы у неё из глаз посыпались градом:

— Ни в коем случае! Такая работа мне не подходит, не хочу ни от кого быть зависимой. Никогда не трудилась, и впредь не буду надрываться, дабы не угробить раньше времени свою красоту.

— Оставаясь в городе, ты, возможно, вновь поддашься соблазну. В конце концов, натура людская непредсказуема. — Девдас скупо улыбнулся.

Лицо Чандрамукхи засияло от счастья:

— Совершенно верно, душа наша ненасытна, но я с уверенностью заявляю, что теперь мне это не грозит, хотя женщинам проявлять жадность иногда просто необходимо. Я сама избрала свой путь, зачем мне возвращаться? Меня никто не принуждал, я с радостью всё бросила, поэтому самой себе полностью доверяю.

— Но, Чандрамукхи, нельзя идти на поводу у своего сердца! Оно так непостоянно в своих желаниях, — покачал головой Девдас.

Чандрамукхи пододвинулась ближе и взяла его за руку. Девдас уставился на неё, как заворожённый, и на этот раз даже не одёрнулся от ненавистных прикосновений. С виноватым выражением она положила обе его руки к себе на колени:

— Девдас, не сердитесь на меня. Похоже, сегодня мы видимся в последний раз, поэтому снимите груз с моего сердца. — Чандрамукхи с большим трудом смогла оторваться от его лица. — Парвати
в самом деле сильно вас ранила?

— Зачем тебе это? — Девдас нахмурился.

Чандрамукхи собралась с силами и совершенно спокойным тоном произнесла:

— Что–то здесь не сходится. Я не скрываю, что мне очень горестно видеть вас глубоко несчастным. К тому же, всё остальное о вас мне давно известно. Будучи в опьянении, вы выкладывали всю свою подноготную, но, тем не менее, мне не верится, что Парвати вас обманула и бросила. Я даже склоняюсь к тому, что возможно вы сами себя обманули, своими же руками задушив всякую надежду. Девдас, я гораздо старше вас и многое повидала на своём веку, поэтому сужу с позиций собственного опыта: видимо, вы где–то допустили ошибку. Женщины зачастую считаются бесстыжими и легкомысленными, но совсем не заслуживают таких определений
. Удивительно то, что именно вы мужчины осуждаете их, и восхищаетесь ими тоже вы. О женщинах вы с лёгкостью можете говорить всё, что вам вздумается, но нам, несчастным, не даёте ни малейшего шанса оправдаться. Все наши слова остаются невысказанными. Даже если женщина что и скажет ненароком, то ей никто не поверит, её тонкий лепет потеряется на фоне мужского голоса, который следом будет воспринят всем миром как единственно верный. — Чандрамукхи перевела дух и продолжила: — Всю свою жизнь, не покладая рук, я пахала на ниве любви, но полюбила только сейчас. Эта любовь дорого мне обошлась, однако многому научила. Знаете, глубокое чувство это одно, а очарование внешним обликом – совсем другое. Между ними большая разница, и именно мужчины ещё больше её увеличивают. Вам требуется внешняя красота, а нам до этого никакого дела нет, мы на этом не так помешаны, как вы. Свою симпатию вы выказываете всевозможными способами, тогда как мы обычно бессловесны и нерешительны, нам стыдно лишний раз причинить вам неудобство. Даже если ваш внешний вид нам ненавистен, мы всё равно стесняемся признаться, что не любим вас. Так и начинается взаимное притворство, а когда через некоторое время мужчинам оно надоедает, они обвиняют женщин в предательстве. Тогда все вокруг слушают их и начинают им верить, а мы опять молчим. Как горестно на душе при этом, разве кто узнает? — Она долго вглядывалась в лицо притихшего Девдаса. — Иногда женщины проявляют к мужчине нечто вроде материнской заботы, думая про себя, что это и есть любовь. Они спокойно занимаются хозяйством, семьёй, искренне волнуются за вас в трудный час. Вас это сильно восхищает, из уст людей исходят сплошь благословения, но только до тех пор, пока женщина не сталкивается с настоящей любовью. И если далее, не дай бог, она по причине невыносимых внутренних терзаний выходит за рамки ей дозволенного, то вы в бешенстве именуете её порочной девкой...

Внезапно Девдас бросился к Чандрамукхи и зажал ей рот рукой:

— Как ты смеешь!

четверг, 1 декабря 2011 г.

Глава 26.
Девдас всё понял и засмеялся:

— Но я здесь никого не заметил.

— Заметили бы, если бы я их не выставила вон!

— Они–то в чём провинились?

— Особо ни в чём. Просто мне и впрямь это всё разонравилось.

Девдас углубился в какие–то свои мысли, потом поинтересовался:

— С тех пор никто не приходит?

— Нет, с того самого дня, как вы появились, никто не переступал порог этого дома, разве что Чунилал изредка, да и о нём уж два месяца как ни слуху, ни духу.

Девдас развалился на кровати, помолчал–помолчал и подвёл итог:

— Выходит, Чандра, ты лавочку–то прикрыла?

— Почему прикрыла, просто обанкротилась.

Неожиданно его осенило:

— Интересно, где же ты теперь берёшь средства к существованию?

— Я же сказала, что продала все драгоценности.

— Много ль выручила?

— Не много, около девяти сотен. Я отдала их бакалейщику под проценты – вот и выходит по двадцать рупий в месяц.

— А раньше ты не могла жить на двадцать рупий?

— Я и сейчас не могу. На сегодняшний день задолжала за три месяца арендную плату за дом. Придётся продать ручные браслеты и уехать куда подальше.

— Куда же это?

— Трудно сказать, пока не решила. Куда–нибудь в такое место, где живут и на двадцать рупий, скорее всего, в деревню.

— Тогда почему ты всё ещё здесь? Если тебе действительно ничего больше не нужно, зачем в долги влезла?

Чандрамукхи опустила голову и впервые в жизни стала подыскивать слова, почувствовав смущение.

— Почему замолчала? — рявкнул Девдас.

Чандрамукхи села с краю на кровать и начала объяснять:

— Не подумайте ничего плохого. Просто перед тем, как уехать, я не могла не повидать вас и тешила себя надеждой, что вы ещё хоть разок, но обязательно придёте. Сегодня эта встреча состоялась, и я завтра же начну собираться в дорогу, только вот куда, скажите на милость…

— Неужели ты торчала здесь только ради встречи со мною? Но почему? — удивился Девдас.

— Есть одна причина. Вы меня ненавидите, так ведь? Видимо, поэтому. Вы меня ненавидите, как никто другой. Помните вы или нет, но я помню прекрасно тот день, когда вы впервые пришли, и я впервые вас увидела. Мне уже тогда было известно, что вы сын богача. Однако не от жадности к деньгам я на вас обратила внимание, поскольку сюда много таких, как вы, хаживало, и в них я ничего особенного не замечала. А тут вы оболгали меня, осыпали проклятьями и, отвернувшись, швырнули напоследок в лицо какие–то деньги. Припоминаете?

Девдас притих, и Чандрамукхи продолжила:

— С того дня я на вас глаз положила, но вовсе не любовь, и даже не ненависть тому виной. Когда происходит что–то странное, это врезается в память навсегда. Так же и ваш визит запомнился мне, не смотря на то, что я была не в восторге и даже слегка напугана тем, что вдруг взглянула на вещи другими глазами. Затем со мною стали происходить невиданные доселе изменения, а вы запили, чего я терпеть не могу, вид пьяного человека меня раздражает. Вы же вызывали во мне симпатию и жалость. — Чандрамукхи коснулась земли у стоп Девдаса и подняла на него глаза, полные слёз. — Я отвратительна, но прошу вашего снисхождения.
Вы постоянно пренебрегали мною, порицали меня, но чем дальше отталкивали от себя, тем ближе к вам мне хотелось подобраться, и уже потом, когда вы засыпали... Впрочем, довольно об этом, иначе вы опять рассердитесь.

Девдас молчал, однако такие необычные признания тронули его до глубины души. Тем временем Чандрамукхи, пряча от него слёзы, завершила свой рассказ:

— Однажды вы намекнули, что я деградирую в отличие от той другой, которая страдает от несправедливости. Тотчас мною овладела ревность, и я окончательно вышла из игры.

— И как ты собираешься жить дальше? — Девдас встал.

— Я уже сказала вам.

— А если бы тот бакалейщик тебя обманул и слинял с твоими денежками?

Чандрамукхи даже бровью не повела и спокойно сказала:

— Я бы ничуть не удивилась. Случись такое, то у вас бы, наверно, милостыню попросила.

— Можешь просить, когда угодно, — недолго думал Девдас. — Но сейчас твоя задача бросить к чертям это место.

— Для этого понадобится некоторое время. Завтра же начну все приготовления, продам оба браслета, и дело с концом!

Девдас вытащил из кармана пять сотенных купюр, засунул их под подушку и задумчиво произнёс:

— Браслеты продавать нет необходимости, а с бакалейщиком этим разберись. Так и не надумала, куда поедешь? Небось, по святым местам?

— Девдас, для совершения паломничества во мне недостаточно веры. Мне бы только уехать из Калькутты как можно дальше и в каком–нибудь укромном месте встретить рассвет своей новой жизни.

— Наймёшься прислугой?

четверг, 24 ноября 2011 г.

Глава 25.
После смерти отца Девдас оставался дома ещё около полугода. Жизнь его превратилась в сущий ад: он был не рад ничему и никак не мог обрести себя. Мысли о Парвати только усугубляли его страдания. День и ночь он витал в облаках, при этом постоянно получая шпильки от брата и невестки. Положение матери Девдаса тоже было незавидным. Без мужа она чувствовала себя несчастной и никому не нужной. Находиться в доме под пятой нового хозяина становилось для неё непосильной ношей, и с некоторых пор она часто изъявляла желание уехать в Каши (1). Единственное, что её останавливало, — неустроенность Девдаса. Сколько раз она умоляла сына исполнить её волю и жениться, однако, легко сказать, да трудно сделать: во–первых, еще не прошёл год со смерти отца, а во–вторых, подходящей кандидатуры не наблюдалось. В связи с этим мать иногда даже жалела о том, что в своё время не женила его на Парвати. Жили бы они сейчас, не тужили!

Как–то раз она не выдержала и позвала Девдаса:

— Сил моих больше нет! Хочу вырваться отсюда в Каши, хотя бы на несколько дней.

Девдас поддержал мать:

— Мне тоже так кажется. Вернётесь месяцев через пять–шесть, когда всё утрясётся.

— Тогда отвези меня туда, сынок. Женю тебя после годовщины смерти отца, а там можно и обратно на святую землю.

Девдас доставил мать в Каши, а сам уехал в Калькутту. Там он первым делом приложил все усилия, чтобы разыскать Чунилала, но того и след простыл. Возможно даже, что он переехал в другой город. Неожиданно Девдас вспомнил о Чандрамукхи и решил, без ложной скромности, что не мешало бы её разок навестить. Он так и сделал: нанял вечером конный экипаж и отправился к дому Чандрамукхи. Довольно долго он кричал и ломился в закрытую дверь, но ему никто не открывал. В конце концов, изнутри раздался женский голос:

— Здесь таких нет!

Девдас вышел на освещённое место рядом с колоннами и крикнул:

— Куда она уехала, вы хоть можете сказать?

Из открывшегося окна выглянула женщина, окинула его изучающим взглядом и спросила:

— Девдас, это вы?

— Он самый.

Женщина охнула и кинулась открывать дверь. Девдасу показался знакомым её голос, но от так и не смог его с уверенностью определить. И потом, было уже совсем темно. Он повторил свой вопрос:

— Вас не затруднит сообщить мне, куда уехала Чандрамукхи?

— Проходите в дом, я вам всё расскажу, — сказала она с улыбкой.

Девдас, узнав наконец, кто перед ним, опешил:

— Это ты?

— Да, я. У вас короткая память, Девдас.

Поднявшись наверх, он увидел, что на Чандрамукхи было только грязное, с чёрной каёмкой, дхоти (2) и всего два браслета на руках. Волосы её были убраны довольно небрежно.

— Неужели это ты? — Девдас в замешательстве даже предположил, что у Чандрамукхи проблемы со здоровьем. — Ты что, больна?

— Нет, я совершенно здорова, — засмеялась Чандрамукхи. — Садитесь, отдохните, как следует.

Девдас сел на кровать и огляделся вокруг: комната изменилась до неузнаваемости. Весь декор был убран, места от стола, шкафа и кресел пустовали. Из мебели осталась только кровать, на которой валялись далеко не свежие простыни. На стенах вместо картин виднелись шляпки гвоздей и разноцветные обрывки обоев. Там же висели остановившиеся часы, в окружении клочьев паутины. От находящейся в углу невзрачной лампы исходил тусклый свет. Такое убранство нагнало тоску на Девдаса. Он был скорее не удивлён, а подавлен:

— Чандра, как ты докатилась до такого убожества?

— И это вы называете убожеством? Да это подарок судьбы!
— Чандрамукхи прохладно улыбнулась.

Девдас ничего не понимал:

— Где твои драгоценности?

— Продала.

— А мебель?

— Тоже продала.

— И картины продала?

— Отдала их соседке из дома напротив.

Девдас с интересом уставился на неё, потом спросил:

— Чуни–бабу куда пропал?

— Откуда я знаю? Уже прошло почти два месяца, как мы немного повздорили, и, к счастью, он уехал, а куда — понятия не имею.

— Повздорили? — ещё сильнее удивился Девдас.

— Представьте, это иногда случается между людьми.

— Я не об этом, просто должна быть какая–то причина…

— Он был посредником, а я отказала ему от дома.

— Каким посредником?

— В сводничестве,
— смеясь, ответила Чандрамукхи. — Как бы вам объяснить? Он богачей сюда приводил, а я с этого имела по двести рупий в месяц, много драгоценностей и охрану у дверей. Теперь понимаете?
__________
(1) Каши. – Другие названия: Варанаси, Бенарес. Священное место для индуистов, куда совершается паломничество перед смертью, чтобы прервать цикл инкарнаций. Возможно, самый древний город на планете.
(2) Дхоти. – Кусок материи, наподобие сари, только обёрнутый вокруг тела иным способом.

пятница, 18 ноября 2011 г.

Глава 24.
Парвати покачала головой и опустила глаза. Девдаса за душу взяла мысль о том, насколько бесконечно несчастной должна быть женщина, чтобы она вот так легко рассталась со своими драгоценностями. Он почувствовал невыносимую боль, но взял себя в руки и медленно произнёс:

— Ты ошибаешься, Паро! Я никому не дарил драгоценностей, потому что никого, кроме тебя, никогда не любил.

— Я так и думала, — у неё сжалось сердце, и она тяжело вздохнула.

Некоторое время оба молчали, потом Парвати взмолилась:

— Обещай, что больше никогда не притронешься к алкоголю.

— Нет, Паро, нет. Дело не в этом. Ты в свою очередь пообещаешь забыть меня навсегда?

Парвати промолчала.

Откуда–то снаружи звук горна возвестил о наступлении сумерек, и Девдас, выйдя из ступора, встал и выглянул в окно. На улице стало совсем темно, и он обратился к Парвати:

— Ты домой не собираешься? Уже поздно.

— Я никуда не спешу. Сначала обещание.

— Это выше моих сил. От этого так просто не избавишься.

— Главное захотеть, и ты сможешь.

— А ты сможешь сегодня ночью со мной бежать?

От этих слов у Парвати душа ушла в пятки, и она пролепетала:

— Это невозможно…

Обессилев, Девдас опустился на кровать:

— Уходи, Парвати.

Она направилась к выходу, но вместо того, чтобы выйти за дверь, лишь плотнее её прикрыла и загородила проход:

— Нет, сначала дождусь обещания от тебя.

Девдас встал и укоризненно заметил:

— Нехорошо таким вот способом вынуждать давать обещание. И потом, тебе от этого какая польза, Паро? Сегодня я дам клятву, а завтра не смогу её сдержать, что тогда? Шарлатаном меня будешь считать?

За разговором прошло еще некоторое время, и часы пробили девять. Девдас всполошился, не дождавшись никаких действий со стороны Парвати, и закричал на неё:

— Паро! Не упрямься, открывай дверь!

— Я никогда не сдвинусь с этого места, — спокойно заявила Парвати и легла у порога.

В комнате наступила полная тишина. Девдас погладил плачущую Парвати по голове.

— Дев, я больше не могу выносить эту муку, — всхлипнула она.

Девдас пододвинулся к ней ещё ближе и ласково прошептал:

— Почему ты это от меня скрывала?

— Я умру, Дев, если не смогу тебе ничем помочь. Моё последнее желание...

— У тебя на это ещё будет время, Паро. — Девдас вытер слёзы.

—Здесь ты никому не нужен, а я всегда приму тебя.

— Я приеду к тебе, и ты будешь обо мне заботиться?

— Именно об этом я мечтаю с детства. Бог мой, услышь мои молитвы! Ради этого я готова даже пожертвовать жизнью. Ты приедешь ко мне, Девдас?

— Хорошо, приеду, — заверил он её.

— Поклянись, что обратишься ко мне за помощью.

В темноте было незаметно, как Девдас коснулся земли у её стоп:

— Данное тебе обещание я никогда не забуду. Если забота обо мне утешит тебя, то даже будучи при смерти я приползу к тебе.
Глава 23.
Девдас понизил голос до шёпота:

— Я очень сильно скорблю по отцу, а как же иначе? Но вместе с тобой мне было бы гораздо легче пережить это горе. Каков по натуре Двидждас — от тебя не нужно скрывать, да и жёнушку его ты прекрасно знаешь. Теперь у меня осталась только мама. Скажи, Паро, что мне делать? Эх, если бы ты была рядом, я бы мог с тобой поделиться всем, чем угодно. Каких только бед со мной не приключилось, Паро, как это вообще возможно? Как же так?!

Паро уже рыдала в открытую.

— Ты плачешь. Не надо, брось! Эта душещипательная история заканчивается.

— Продолжай... Говори всё, что считаешь нужным, — Парвати смахнула слёзы.

— Зато ты, Паро, стала теперь примерной женой, — прохрипел Девдас.

Парвати прикусила язык и подумала: «Тут ты ошибаешься: цветок сроду не будет кланяться садовнику в ноги!»

— Паро, вот смотрю я на тебя, и меня смех разбирает: ещё вчера ты была маленькой девочкой, а сегодня стала такой взрослой! Ты теперь важная персона на хозяйстве! Даже дети у тебя взрослые, не говоря уже о муже! Дом — полная чаша, Паро!

Девдас явно посмеивался над Парвати, однако для неё самой Чоудхриджи также служил объектом для шуток, и даже в такой напряжённый момент одно только упоминание о муже вызвало у неё улыбку.

— Мне нужно с тобой посоветоваться кое о чём, — эмоций на его лице осталось не больше, чем у каменного истукана.

— О чём же?

— Есть ли у тебя на примете какая–нибудь девушка?

— Девушка? На что она тебе сдалась? — у Парвати застрял ком в горле.

— Как ты понимаешь, чтобы жениться... Мне тоже хочется обладать кем–то.

— Небось, тебе красавицу подавай? — съязвила она.

— Чтоб на тебя была похожа.

— Да к тому же спокойного нрава?

— Нет, нет, мне такая не подойдёт. Мне нужна боевая жена, вроде тебя, чтобы спуску мне не давала.

Парвати задумалась. Ей хотелось броситься к нему со словами: "Дев! Никто с тобой не справится. Для этого тебя любить нужно, по крайней мере, так, как я!" Но вместо этого она сказала:

— На мне дурной глаз. Есть много других девушек, которые сочтут за честь скрасить твою жизнь.

— Тогда почему бы тебе не подыскать для меня одну из таких? — на лице Девдаса появилась озорная улыбка.

— Ты в самом деле решил жениться?

— Тебе–то что?

Он не мог откровенно признаться, что ни за что в жизни, ни на какую другую девушку даже не взглянет.

— Можно тебя спросить, Дев?

— Да, спрашивай!

— Ты зачем пьянствуешь, и где ты этому научился?

Девдас улыбаться перестал:

— Разве подобным вещам нужно где–то обучаться?

— Я имею в виду, где ты тренировался?

— Тебе кто сказал? Дхарамдаса наслушалась?

— Кто бы то ни был, не всё ли равно? Так это правда?

— Есть немного, — честно ответил Девдас.

Теперь Парвати всё стало ясно, но всё же она не удержалась:

— А дорогие украшения зачем раздариваешь?

— Пока еще никому не дарил, а всего лишь заказал изготовить. Ты примешь их от меня? — у Девдас загорелись глаза.

— Приноси! Как видишь, на мне нет ни единого браслета. — Парвати протянула вперед руку.

— Чоудхриджи не вешает?

— Вешает, почему же, только я их все отдала его дочери.

— Выходит, они для тебя не такие уж и ценные…

пятница, 11 ноября 2011 г.

Глава 22.
Завершилась поминальная церемония, на подробное описание которой тратить время особой нужды нет. На следующий день после проведения прощальных ритуалов Парвати отозвала Дхарамдаса в сторонку и всучила ему золотое ожерелье:

— Дхарамдас, это для твоей дочери.

Дхарамдас окинул её влажным, полным грусти взглядом:

— Давно тебя не видел. У тебя, говорят, всё наладилось?

— Да, лучше не куда. Как твои детки?

— Они в добром здравии.

— А ты?

— Неважно, доченька, замаялся я. Хозяин умер, теперь мне пора и честь знать, — глубоко вздохнул Дхарамдас. Развить мысль Парвати ему не позволила. В конце концов она ему украшение не для того дала, чтобы выслушивать его стенания. Прервав его на полуслове, она возмутилась:

— Что ты такое говоришь, Дхарамдас? Если тебя не будет, то кто позаботится о Девдасе?

— Это пока он был маленький, я о нём заботился. А теперь, Паро... Глаза бы мои на него не глядели, — буркнул Дхарамдас.

Парвати подошла к нему ближе и задумчиво проговорила:

— Ты мне можешь ответить на один вопрос?

— Конечно могу, дочка.

— Хорошо, тогда скажи, только честно: чем сейчас занимается Дев?

— Действует мне на нервы, чем же ещё?

— Меня интересуют подробности.

— Какие уж тут подробности! Разве об этом говорят вслух! После того, как хозяин покинул этот мир, состояние Девдаса тает на глазах. На мой взгляд, дела его совсем плохи. — Дхарамдас ударил себя кулаком по лбу.

Парвати изменилась в лице, услыхав такие вещи, и с горечью в голосе потребовала от Дхарамдаса объяснений. Раньше она не верила, когда Манорма в письмах упоминала вскользь что–то подобное о Девдасе.

Дхарамдас покачал головой и принялся выкладывать:

— Он уже не ест, не пьёт, практически не спит, и днем и ночью только в бутылку заглядывает. Одно пьянство на уме. Неделями неизвестно где пропадает, не давая о себе знать, и денег на ветер пускает немеренно! Люди говорят, разбрасывается какими–то драгоценностями, цена которым не одна тысяча рупий.

Парвати затряслась всем телом:

— Неужели это правда, Дхарамдас?

— Надеюсь, он хоть тебя послушает и избавится от этих гадких привычек. Хоть разок остуди его пыл, в самом деле, да направь на путь истинный. А как он плохо стал выглядеть! До каких пор это может продолжаться? Так он долго не протянет, а я даже не могу поделиться этим ни с кем из домашних.

Выдержав паузу, Дхарамдас горестно выпалил:

— Порой даже подумываю, Парвати, грех над собою совершить. Продолжать так жить никакого желания нет…

Она ушла, не дослушав его до конца.

Как только Парвати услышала о смерти Нарайана–бабу, то, разумеется, от своих родственников сбежала, чтобы разделить с Девдасом его горе. А тут её ждала совсем другая история, от которой у нее голова шла кругом. Ей стало казаться, что будь она рядом, Девдас не дошёл бы до такого состояния, и она винила в первую очередь себя за то, что своими собственными руками отрубила сук, на котором сидела. Только сейчас она осознала, до чего докатился её Дев. В то время, когда он находится буквально на грани жизни и смерти, она занята обустройством какого–то чужого хозяйства и помогает совершенно посторонним людям! Но теперь, потерпев поражение, когда её дом превратился в руины ещё в процессе строительства, Парвати твёрдо решила либо вытащить Девдаса из болота, либо покорно пойти ко дну вместе с ним.

Был поздний вечер. Парвати вошла в комнату Девдаса и застала его на диване, склонившегося над разбросанными счетами. Заметив её, он поднял голову и улыбнулся. Она опустилась прямо на пол рядом с ним. Девдас выглядел несчастным, но умиротворённым.

— Я не испорчу твою репутацию? — усмехнулся он.

Парвати на него сверкнула округлившимися глазами, но быстро опустила взгляд. Видно было, что она не торопится бередить старую рану и выплёскивать наружу потаённые мысли. Как озвучить то, что похоронено в сердце навечно? Парвати долго готовилась к этому разговору, но все слова вдруг вылетели у неё из головы. Девдас засмеялся:

— Я понимаю, что с тобой происходит, Паро. Ты чувствуешь свою вину, не так ли?

Парвати не проронила ни слова. Девдас рассуждал дальше:

— Паро, по сути, чего здесь стыдиться? Ну, встретились двое друживших по детству людей! Ну, подумаешь, ты сгоряча чего–то там наговорила, а я зачем–то тебе на лбу шрам оставил!

Произнесённые слова вовсе не таили в себе ни сарказма, ни издевательства, но Парвати взорвалась от негодования и выложила всё, что было у неё на душе:

— Этот шрам поддерживает во мне жизнь, Дев, и служит единственным напоминанием о том, что ты меня когда–то любил! Ты соблаговолил таким своеобразным способом поставить жирную точку в конце нашей повести. Какой сущий пустяк! Всего лишь символ любви.

— Паро!

— Что такое? — Парвати сняла с лица покрывало.

— Ты на меня всё так же злишься, и я на тебя тоже, эх, как зол...

среда, 2 ноября 2011 г.

Глава 21.
Отправив в последний путь заминдара Нарайана Мукерджи, оба брата – Девдас и Двидждас – вместе с другими деревенскими жителями вернулись в дом. Двидждас вёл себя как ненормальный и не переставал плакать, а толпа соседей пыталась его успокоить. Девдас же стоял совершенно спокойно, подпирая колонну. Как с глаз его не упало ни слезинки, так и с уст его не слетело ни словечка. Никто его не успокаивал, и никто ему не соболезновал. Мадхусоджан Гхош было подошёл к нему со словами: «Брат, если судьба...», но Девдас показал пальцем в сторону Двидждаса: «Вам туда». Гхош, причитая: "Да, у него такое большое горе...", удалился. После этого никто к Девдасу не приближался.

Во второй половине дня, когда подошедшие женщины окружили мать Девдаса, он тоже присел рядом. Там же находилась и бабушка Парвати. Она обратилась дрожащим голосом к убитой горем вдове:

— Посмотри, Девдас пришёл.

— Мама! — позвал Девдас.

— Сыночек, — она взглянула на него, и из её глаз в три ручья потекли слёзы. Все женщины, убитые горем, тоже заголосили. Девдас, скрывая выражение лица, просидел некоторое время у ног матери. Затем, медленно поднявшись, ушёл в комнату покойного отца. В его воспалённых глазах слёз не было, но внешний вид был настолько ужасен, что страшно было смотреть: на лбу выступили вены, волосы торчали в разные стороны, а светлая кожа на лице приобрела землистый оттенок. Долгое безрадостное пребывание в суетной Калькутте в сочетании с потерей отца привели к тому, что он весь настолько высох, что его невозможно было узнать.

Спустя некоторое время, мать Парвати, разыскивая его, зашла в комнату и окликнула:

— Девдас!

— Да, тётушка...

— Сынок, что же теперь будет?

— Тётушка, что я натворил? — уставился на неё Девдас.

Она замолчала, хотя прекрасно знала, что же именно он натворил. Она схватила его и обняла. Положив голову ей на грудь, Девдас заплакал.

Все печальные дни когда–то заканчиваются. И новый день наступил: плач и крики утихли, Двидждас пришёл в себя, да и мать его тоже успокоилась и занялась домашней работой. Она, изредка смахивая слезу, целый день чем–то занималась. Пару дней спустя, Двидждас позвал Девдаса:

— Дев, сколько нужно потратить на поминальные обряды по отцу?

— Сколько сам считаешь нужным, — ответил Девдас, смотря на старшего брата.

— Дальше так дело не пойдёт. Ты уже взрослый, и теперь твоё мнение тоже нужно учитывать.

— Сколько денег в наличии?

— На счете у отца полтора лакха (1) рупий. Мне кажется, нужно потратить десять тысяч.

— Из них мне сколько причитается?

Двидждас прикинул и сказал:

— Тебе достанется половина денег. На твою долю семьдесят тысяч и на мою долю столько же остаётся.

— Мама что получит?

— Мама остаётся хозяйкой дома, а мы позаботимся обо всех её расходах. Да и получи она наличные, что станет с ними делать?

Немного подумав, Девдас рассудил:

— Мне кажется, что ты из своей доли потрать пять тысяч, а двадцать пять тысяч — из моей, потом из моих оставшихся пятидесяти тысяч двадцать пять я возьму, а оставшиеся двадцать пять положим маме на счёт. Как ты думаешь?

Сначала Двидждас слегка засомневался, затем пересчитал и согласился:

— Это правильно. Ты же знаешь: у меня дети. Такая большая семья! Их ещё женить надо! Весь груз на моих плечах, такие траты предстоят! Поэтому с твоими словами нельзя не согласиться. — Потом, после недолгих колебаний, он предложил: — Почему бы нам это письменно не оформить?

— Хорошо, но разве что... потом...

— Так уж и быть, я сам всё подготовлю.

Девдас в тот же день подписал все бумаги.

На следующий день Девдас, поднимаясь по лестнице, увидел идущую навстречу Парвати и остановился. Она посмотрела в его сторону, как будто не узнавая его. Девдас, подошёл ближе и любезно спросил:

— Парвати, когда ты приехала?

Разговор ни к чему не обязывал. Парвати, опустив голову, ответила:

— Сегодня утром.

— Давно не виделись. Как поживаешь?

Парвати неопределённо покачала головой.

— Чоудхриджи как? Здоровы ли дети?

— Да, всё хорошо.

Парвати мельком взглянула на него. Она хотела спросить, как у него дела, чем он занимается, но не смогла. Ей теперь казалось немного странным задавать такие вопросы.

— Пробудешь здесь некоторое время, не так ли?

— Да.

— Вот и хорошо, — сказал Девдас и ушёл.

__________

(1) Лакх. — Сто тысяч.
Глава 20.
Словно безумный, Девдас три дня слонялся по улицам. Когда Дхарамдас один раз попробовал поговорить с ним, глаза Девдаса угрожающе налились кровью. Наблюдая за этим, Чунилал также не решался ничего сказать. Дхарамдас не мог сдержать слёз и, всхлипывая, спросил:

— Чуни−бабу, что с ним случилось?

— А что c ним не так?

С таким же успехом Чунилал мог бы спросить дорогу у слепого, поскольку о недавней душевной травме Девдаса ещё никто не знал.

— Чуни−бабу, может быть, вам удастся убедить Девдаса вернуться домой? — рыдал Дхарамдас. — Если он бросил учёбу, тогда зачем здесь оставаться?

Чунилал призадумался.

Спустя несколько дней, когда, как обычно — ближе к вечеру —Чунилал был готов к выходу, появился Девдас и схватил его за руку:

— Ты опять туда собрался, Чуни?

— Да... Но если хочешь — не пойду, — слегка неуверенно начал Чунилал.

— Нет, я тебя не останавливаю, просто скажи: ты туда направляешься с какой–то определённой целью?

— С какой ещё целью? Просто иду, чтобы скоротать вечер, — ответил Чунилал.

— Быстро ли там летит время? Мне нечем себя занять, посоветуй, как мне... лучше всего забыться?

Чунилал смотрел на Девдаса, будто пытаясь прочесть недосказанное на его лице:

— Что с тобой стряслось? Девдас... Выкладывай всё, как есть.

— Что со мной... Ничего.

— Значит, не расскажешь?

— Чуни, о чём? — вздохнул Девдас. — Теперь уже и рассказывать не о чем, всё кончено.

Чунилал потупил взор:

— Девдас, можешь оказать мне услугу?

— Услугу?

— Тебе нужно побывать там ещё хотя бы раз. Я обещал.

— Там, где были недавно?

— Да.

— Я больше туда не пойду.

— Но я могу сделать так, что ты полюбишь это место.

Девдас надолго ушёл в себя, потом тихо произнёс:

— Ладно, давай сходим.

Подтолкнув Девдаса своей просьбой ещё на один шаг ближе к пропасти, Чунилал спокойно ушёл.

Девдас, весь в себе, в комнате Чандрамукхи пил вино. Увидев его в таком состоянии, она занервничала и осуждающе сказала:

— Не пейте больше.

Опустив бокал с вином, Девдас спросил:

— Почему?

— В последние дни вы стали много пить. Это опасно для жизни.

— Как безнравственно запрещать пить тому, кому пить жизненно необходимо.

Чандрамукхи доводилось не раз слышать подобные речи. Порой от безысходности ей хотелось до крови биться головой о стену. В её сердце возникло глубокое чувство к Девдасу.

Девдас отбросил бокал, разбив его о ножку дивана, и откинулся на гору подушек:

— Я здесь сижу только потому, что у меня просто нет сил подняться.

Затем, заплетаясь, пробормотал:

— Я смотрю на тебя без чувств, но я всё же нахожусь в сознании, Чандрамукхи, поэтому кое–какие эмоции ещё остались: отвращение к тебе, например. Даже прикасаться к тебе не хочу...

Вытирая слёзы, Чандрамукхи заметила:

— Девдас, многие из тех, что приходят сюда, в сторону алкоголя даже не смотрят.

Девдас злобно сверкнул глазами и подскочил, неистово размахивая руками:

— Говоришь, даже не смотрят? Эх, мне бы пистолет! Перестрелял бы их за то, что такой чудный напиток не почитают. Это они — величайшие грешники. Даже бог не дарует им прощения, а ко мне он милостив.

На некоторое время он затих, утонув в своих мыслях, но ненадолго:

— Если когда–нибудь брошу пить, что вряд ли, то будь уверена: сюда я не буду ходить. Мой путь предопределён, а с остальными что будет?.. Я не знаю, Чандрамукхи, не знаю. — Затем, немного помолчав, продолжил. — Не ведаешь ты, какое горе привело меня к пьянству. Ты сопровождаешь мою печаль, поэтому... останешься со мною... на веки вечные. — Девдас уткнулся лицом в подушки. Чандрамукхи быстро подошла и перевернула его. Девдас оттолкнул её:

— Не прикасайся ко мне! Я пока… в сознании. Ты даже не догадываешься, Чандрамукхи, как я презираю таких, как ты! Я ненавидел тебя и всегда буду ненавидеть. Но, не смотря на это, я буду сюда приходить, садиться рядом и говорить с тобой. Кроме этого, другого пути нет. Сможешь ли ты это понять, Чандрамукхи... Эх... Оставь... Разве есть на свете место лучше? — Замолчав, Девдас посмотрел ей в лицо и увидел в нём лишь тоску. — Надо же, какая спокойная! Женщину сколько не поноси — даже не огрызнётся, всё до последнего стерпит. Но ты всех превзошла!

Девдас сложил руки и лёг, тихо рассуждая:

— Чандрамукхи говорит, что любит меня, но я этого не хочу... не хочу... не хочу... Это всё есть суть сплошной обман. Обыкновенный театр, на котором можно сколотить состояние. Лицо намажут и становятся кто вором, разбойником, нищим, а кто королём с королевой. И давай играть любовь! Слова красивые произносят, и всё выглядит так убедительно, как взаправду. Чандрамукхи тоже передо мною комедию ломает. Я смотрю на неё, а вспоминаю о другой. Куда она подевалась, и до чего я докатился… Готова пьеса, можно ставить! Об одном пьянице... Впрочем... будь, что будет! От этих тирад никому не легче. Нет ни желаний, ни надежд, ни доверия. Помощи тоже ждать не от кого. Эх... чего уж там...

Девдас повернулся на другой бок и всё повторял что–то, что Чандрамукхи никак не могла разобрать. Через несколько мгновений его объял сон, но она осталась рядом. Намочив в воде уголок сари, она протерла ему лицо, поменяла мокрые подушки и, взяв веер, долго ещё так сидела. Пробило час ночи. Она погасила лампу и, закрыв дверь, ушла в другую комнату.
Глава 19.
Парвати сильно расстроилась от услышанного, но на её лице не отразилось ничего, кроме улыбки:

— Ну и что с того, что вы немолоды? Я вас быстро догоню. Разве женщине много времени требуется, чтобы состариться?

От этих слов заминдар–сахиб приподнялся, взял Парвати за подбородок и долго изучал её лицо так же, как ремесленник поворачивает в разные стороны статую, завершив над ней работу и украсив её венцом. Всем своим видом он выражал восхищение красотой своего творения. Бхован Чоудхри находился в таком состоянии, что несколько раз с его уст срывалось:

— О, боже! Как неправильно я поступил!

— Мой господин, что вы такое говорите? Почему неправильно?

— Да потому, что я плохо с тобой обошёлся, как мне кажется. Не нравится тебе здесь.

— Очень даже нравится. Чего мне ещё желать? — улыбнулась Парвати.

Старый заминдар снова лёг и про себя подумал: "Известно, чего… Но тебе и так будет хорошо, с божьей помощью ты будешь счастлива."

Вот так и месяц прошёл. За это время один раз приезжал господин Чакрварти забрать дочку погостить, но Парвати отослала его назад со словами:

— Батюшка, в последнее время в этом доме всё кувырком, чем только не приходится заправлять! Так что сперва налажу здесь всё, а после приеду.

Он про себя обрадовался и подумал, что такова уж суть женщин.

Отправив восвояси отца, Парвати обратилась к Махендре:

— Сынок, всеми правдами и неправдами уговори Яшоду приехать.

Махендра медлил. Он был уверен: Яшода ни за что здесь не появится, и стал оправдываться:

— Было бы лучше, если бы отец сам к ней съездил.

— Стыдно, Махендра, такое предлагать. Эта поездка ничего не изменит. Давай–ка мы с тобой, как мать с сыном, сами заберём её оттуда.

— Вы тоже поедете, матушка? — воскликнул Махендра.

— Почему бы и нет? Если Яшода не будет против моего визита, то что в этом плохого?

На следующее утро Махендра один отправился за Яшодой. Никому не известно, что это ему стоило, но на четвертый день он возвратился вместе с сестрой. Парвати, сияя от счастья, появилась перед ними, надев на себя красивые украшения, которые Бхован–бабу несколько дней назад выписал из Калькутты. По дороге
сердце Яшоды разрывалось от противоречивых чувств. Она по–прежнему злилась, но войдя в дом и увидев свою новую мать, она так удивилась, что от подготовленных ею оскорблений остались одни осколки: "Вот это она и есть?"

Парвати завела Яшоду под руку в дом и бережно усадила на ковры. Взяв из её рук веер, она спросила:

— Дочка, ты злишься на свою мать?

От смущения лицо Яшоды вспыхнуло, а Парвати тем временем все свои украшения, одно за другим, принялась перевешивать на неё. От происшедшего Яшода обомлела:

— Что вы делаете?

— Ничего, Яшода. Это всего лишь прихоть твоей матери.

Яшода не имела ничего против драгоценностей. Ощутив на себе их тяжесть, она даже забыла хоть как–то отреагировать. Парвати помогла ей:

— Яшода, дочка! Ты всё ещё сердишься на свою мать?

— Нет... Нет... Зачем мне сердится, матушка? Об этом даже речи быть не может.

— Тогда в чём дело? У твоего отца такой большой дом, в котором тебя окружают только слуги, а я всего лишь одна из них. Так что ты на меня зла не держи.

Даже будучи старше по возрасту, Яшода была неразвита в ведении красноречивой беседы, и от услышанного растерялась, как ребёнок. А Парвати, помахивая на неё веером, продолжала распинаться:

— Я дочь бедных родителей, которую вы соблаговолили приютить. Неизвестно, сколько ещё таких голодранцев, как я, воспользуются вашей милостью. Улавливаешь?

Яшода сначала внимала молча, огорошенная таким неожиданным поворотом, а потом чуть было не бросилась перед Парвати на колени:

— Матушка, я припадаю к вашим ногам. Простите меня!

Парвати подхватила её под руку, но Яшода всё извинялась и извинялась.

На следующий день Махендра с глазу на глаз спросил Яшоду:

— Ты уже не так сильно обижаешься?

Она взмолилась:

— Брат мой, отравленная злостью, не ведала я, что творила. Только не вздумай никому говорить об этом!

Махендра рассмеялся. Яшоде же никак не давал покоя один вопрос:

— Братец, скажи мне, разве может такая любовь исходить от мачехи?..

Два дня спустя Яшода попросила отца:

— Отец, отпишите моим письмо, что я остаюсь здесь на пару месяцев.

— Зачем, дочка? — спросил он в замешательстве.

— Здоровье что–то пошаливает… Некоторое время побуду рядом с юной матерью. — Яшода немного смутилась.

От радости в глазах старика появились слёзы.

Вечером он завёл разговор с Парвати:

— Ты мои печали прогнала прочь. Да воздаст тебе бог по заслугам!

— А что я такого сделала?

— Только одному богу известно, насколько ты мне угодила, от какой тоски и переживаний меня уберегла.

Поскольку ночь была тёмная, Парвати не видела, плачет ли он или нет.

Вдобавок ко всему, младший сын заминдара – Винод, отучившись и успешно сдав экзамены, вернулся домой насовсем.

четверг, 27 октября 2011 г.

Глава 18.
Парвати воочию убедилась в величии и богатстве имения своего мужа. Дом был возведён не по–современному, а на старинный манер: женская сторона, мужская сторона, внешний двор, главное строение, внутренний дворик. И главное, кругом одни слуги! От одного только вида Парвати обомлела. До этого она слышала краем уха, что её муж богат, но чтобы настолько! К тому же ещё выяснилось следующее: кроме несметного числа слуг, вокруг никого не было; весь дом казался безлюдным, нежилым. Вот так и стала вчерашняя невеста владелицей поместья, в котором, за исключением какой–то древней тётушки, не с кем было даже поговорить.

К вечеру объявился красивый молодой человек лет двадцати, который учтиво поприветствовав Парвати, представился:

— Матушка, я ваш старший сын.

Она лишь взглянула на него сквозь покрывало, но ничего не сказала. Юноша повторил:

— Матушка! Вас приветствует ваш старший сын!

На этот раз Парвати сбросила с лица покрывало и ласковым голосом подозвала его:

— Подойди, сынок, присядь.

Парня звали Махендра. В течение нескольких мгновений он разглядывал её, потом сел рядом и пылко заговорил:

— Со смерти матушки минуло целых два года. Без неё нам было трудно, но теперь пожаловали вы, чтобы разбудить наш унылый и опустошённый дом.

Парвати подошла к делу ясно и просто. Самым трудным являлось то, что теперь, будучи хозяйкой, ей самой предстояло много о чём судить и много в чём разбираться. Эта история может кому–то показаться необычной, но следует признать, что материнский инстинкт и немалый здравый смысл от природы, не смотря на юный возраст, окончательно возымели верх над Парвати. С присущим ей с самого детства отсутствием всякого стеснения, она сразу уточнила:

— Сынок... А другие дети где?

Махендра засмеялся:

— Моя младшая сестра Яшода, то есть ваша дочь, живёт в доме мужа. Я много раз ей писал, но она не смогла приехать.

— Не смогла или не захотела? — грустным голосом спросила Парвати.

— Этого я не знаю, что она там себе думает.

По тому, как Махендра смутился, Парвати поняла, что девушка должно быть немного рассердилась, потому и не приехала.

— Младший сын где?

— Он в Калькутте. После сдачи экзаменов сразу приедет.

Большую часть времени Бхована Чоудхри занимало ведение хозяйства. Помимо этого, он регулярно собственноручно доставал шалаграм–шилы (1) и проводил пуджу, в благотворительных целях посещал богадельню и проявлял заботу о монахах–отшельниках. С утра до позднего вечера он окунался во всевозможные хлопоты, и повторный брак не привнёс в сложившийся уклад его жизни ничего нового. Часто он приходил домой только переночевать, а иногда и вовсе не приходил. По приходу успевал только парой слов с женою перекинуться, а потом, лёжа на топчане среди подушек, приговаривал:

— Твоё дело заботиться о доме. Теперь именно ты здесь хозяйка.

Парвати только покорно кивала головой.

— И это всё твои дети, — говорил Бхован.

Она внимала словам мужа и слегка краснела, пряча улыбку, а тот продолжал:

— Махендра твой сын. Недавно он сдал экзамены в университете. Такой умница, и сердце у него доброе! Заботиться о мальчике — твоя святая обязанность.

Парвати улыбалась:

— Да... Да... Я знаю. Он мой старший сын.

— Ещё бы тебе не знать! Такого хорошего мальчика кто же не заметит! Да и дочь моя — Яшода — словно статуэтка богини. Вот увидишь, только бы она приехала навестить своего старика–отца!

Парвати подошла ближе и, поглаживая его лысину своими мягкими, как лепестки лотоса, ладошками, стала его успокаивать:

— Не стоит так волноваться, я пошлю кого–нибудь за Яшодой. А ещё лучше, если сам Махендра соизволит съездить.

— Он соизволит, ещё как соизволит! Отправь его за Яшодой. Как давно я с ней не виделся!

— Да, я так и сделаю. Это же моя дочь, кого мне ещё приглашать, как не её?

Старый заминдар подскочил от радости и, забыв, что на самом деле связывает его с Парвати, по–отечески благословил её:

— Будь счастлива, моя принцесса, да хранит тебя господь!

Потом вдруг неизвестно что ударило старику в голову, и он, лёжа с закрытыми глазами на кровати, всё твердил про себя: «Моя старшая дочь... Одна единственная... Она её так хотела... Так сильно...» В этот момент из его глаз потекли слёзы, которые, пробегая по пышным усам, стали падать на подушки. Парвати краешком своего сари принялась их вытирать, а он всё говорил и говорил очень ласковым тоном:

— Вот приедут они все, и здесь так славно будет: весь дом будет светиться счастьем. Как хорошо было раньше: сын был, дочь была, жена была… Я никакого горя не знал, а потом в одночасье всё рухнуло. Следом ещё и ограбили: Яшоду забрал муж, а сыновей — Калькутта. В доме стало темно, как в склепе.

Уже промокли не только его усы, но и все подушки. Паро, вытирая слёзы, нежно прошептала:

— Почему же свадьбу Махендры до сих пор не устроили?

— Ах, он моя единственная отрада, — всхлипнул старый заминдар. — Я–то подумывал об этом, но кто его знает, отчего его сердце не лежало к женитьбе. Поэтому на старости лет... остался я в доме, который, лишившись хранительницы счастья, стал необитаемым. Некому было разжечь в нём очаг, вот и объяла его со всех сторон темень, и для того, чтобы погубить её, мне самому пришлось жениться.

__________

(1) Шалаграма–шила. — Вайшнавское индуистское мурти в форме сферического, как правило, чёрного камня. Слово «шила» переводится как камень, а «шалаграм» — это одно из имён Вишну, которое происходит из деревни в Непале, где Вишну известен по имени Шалаграман. Шилам поклоняются как проявлениям самого Вишну, неотличным от него. Они отличаются от других камней наличием специальных знаков, которые напоминают различные атрибуты Вишну, такие как булаву, раковину, лотос и диск. Шилы как правило хранят в коробке, откуда их извлекают для ежедневного поклонения (пуджи). Шилы никогда не покупают и не продают. Часто поклонение шилам имеет наследственный характер: в семьях их передают из поколения в поколение.

пятница, 21 октября 2011 г.

Глава 17.
Все трое чувствовали себя не в своей тарелке. Чунилал покурил и от нечего делать спустился вниз. Теперь в комнате остались только двое. Девдас поднял глаза:

— Деньги за это берёшь?

Чандрамукхи ничего не ответила. Ей было двадцать четыре года, последние десять из которых она встречала множество мужчин с разнообразными предпочтениями, но сегодня ей попался довольно необычный типаж. У неё забегали глаза:

— Раз уж вы соизволили переступить порог этого дома...

— Речь не о том, через что я переступил. Я спрашиваю, ты деньги берёшь? — прервал её Девдас.

— Конечно, беру. В противном случае, на что бы я жила?

— Прекрати. Я больше ничего не хочу слушать, — Девдас вытащил из кармана купюру и подошёл к Чандрамукхи, при этом он даже не взглянул, что это была за купюра — настолько он стремился быстрее покинуть это место.

— Уходите, так скоро? — голос Чандрамукхи предательски задрожал.

Не потрудившись ответить, Девдас вышел. Чандрамукхи чувствовала, что деньги нужно вернуть, но почему–то не смогла этого сделать. Она давно привыкла к упрёкам и оскорблениям со стороны клиентов, но, тем не менее, на этот раз ей стало стыдно. Стоя у дверей, она с грустью смотрела, как Девдас спускается по лестнице.

Внизу Девдас встретил Чунилала, который в очередной раз был сражён наповал:

— Ты куда?

— Домой.

— Почему?.. Подожди, я с тобой.

Девдас подошел к нему вплотную и схватил за руку:

— Тогда пошли.

— Подожди немного. Я только туда и обратно.

— Тогда я ухожу без тебя. Потом сам как–нибудь доберёшься.

Девдас ушёл, а Чунилал, поднявшись наверх, увидел расстроенную Чандрамукхи, сидящую на пороге. Она встретила его словами:

— Что, ваш спутник ушёл?

— Да.

— Вот возьмите. Если хотите, можете вернуть ему, — Чандрамукхи, разгладив банкноту, выставила её перед собой.

— Если он сам тебе её отдал, зачем возвращаешь?

Изменившись в лице, она усмехнулась:

— Он дал мне денег не потому, что ему так захотелось, а просто потому, что таким, как я, нужно платить. Вот он вроде как осерчал и ушёл. Чуни–бабу, вы мне только одно скажите, он что, ненормальный?

— Вовсе нет, кто говорит, что он ненормальный? Очень приятный человек, просто в последнее время он сам не свой.

— Почему? Что с ним?

— Подробностей не знаю. Похоже, какие–то семейные дрязги.

— Зачем же вы его привели сюда?

— Я и не думал, он сам настоял.

— Неужели сам изъявил желание прийти? — изумилась Чандрамукхи.

— Ну не волоком же я его волок? Он всё понимает, — вспылил Чунилал.

Ещё долго Чандрамукхи не могла прийти в себя. Трудно представить, что у неё на сердце творилось, раз она тут же выпалила:

— Чуни–бабу, окажете мне небольшую услугу?

— Какую услугу?

— Ваш друг где живёт?

— У меня.

— Можете его снова привести?

— Это вряд ли! Похоже, он и раньше в такие заведения не хаживал, а теперь уж тем более не пойдёт, да и зачем он тебе понадобился?

Чандрамукхи почувствовала некоторое смущение:

— Чуни–бабу, во что бы то ни стало, обязательно приведите его снова.

Чунилал засмеялся и, подмигнув, сказал:

— Что, наслушавшись оскорблений, воспылала страстью?

— Как это он такую сумму отстегнул, не глядя? До сих пор не понятно, — недоумевала Чандрамукхи.

Чунилал, переводя взгляд с Чандрамукхи, осмотрелся вокруг:

— Ну, до денег–то он не жаден. Хотя, в целом, это не твой тип. Для чего он тебе на самом деле?

— Я всего лишь немного заинтригована, — нежно промурлыкала Чандрамукхи.

Чунилал, будучи не в силах в это поверить, пошутил:

— На всё про всё тебе пяти минут хватило?

Чандрамукхи улыбнулась:

— Оставьте его в покое. Когда ему станет легче, обязательно приведите его ещё раз. Итак, я жду…

— Чего?

— Вашего обещания.

— Хорошо, я попытаюсь.

пятница, 14 октября 2011 г.

Глава 16.
Чунилал слегка смутился:

— Тебе это зачем, Девдас? Ты мне лучше ответь, ты всё ещё учишься?

— Учёба давно в прошлом.

— Э, брат! Это ты зря. Всего через два месяца будут экзамены. Ты ведь способный, наверняка бы сдал!

— Я бросил учиться, Чуни.

Чунилал ничего не сказал. Девдас не унимался:

— Ты будешь говорить, куда ходишь? Иногда мне до того хочется пойти с тобой и узнать, что скрывается за этими ежедневными походами!

— Ну, допустим, ты это узнаешь, и что дальше? — Чунилал заглянул ему в глаза. — Ты ведь вполне ясно представляешь, что я посещаю далеко не самое приличное место.

Девдас в сердцах затараторил:

— Приличное оно или неприличное, мне плевать. Чуни, хоть разок возьмёшь меня с собой, ладно?

— Взять–то возьму, что здесь такого? Однако, на мой взгляд, тебе там делать нечего.

— Нет, Чуни–бабу, я просто обязан побывать там с тобой. Если это заведение мне не понравится, я больше туда никогда не пойду.

Чунилал про себя улыбнулся и покачал головой:

— Моя школа... — Потом громким голосом добавил: — Если тебе так хочется, то нужно сходить.

Ближе к вечеру из деревни приехал Дхарамдас, привёз вещи. Посмотрев на Девдаса, он расплакался:

— Девдас, уже столько времени прошло, а твоя мать днями и ночами, не переставая, слёзы льёт.

— Почему?

— Потому, что ты уехал, никому ничего не объяснив, — Дхарамдас вытащил из кармана письмо от матери и протянул Девдасу.

С целью вникнуть в суть дела, Чунилал внимательно наблюдал за ними. Девдас, прочитав письмо, расстроился, так как мать писала только о его возвращении. Во всём доме она одна переживала из–за его побега. Видимо, она о чём–то догадывалась. Тайком от мужа, она прислала Девдасу немного денег. Дхарамдас отдал их:

— Дев, возвращайся домой.

— Я не могу. Ты поезжай один.

Тем же вечером компаньоны, разодетые в пух и прах, вышли из дома. У Девдаса особых средств шиковать не было, но Чунилал силой заставил его принарядиться. На девять часов они наняли конный экипаж, который доставил их в Читпур, к подъезду двухэтажного здания. Чунилал завёл Девдаса внутрь дома, хозяйка которого — Чандрамукхи — имела определённую славу. Она сама вышла встречать их, и Девдас, поняв, куда он попал, онемел. В течение стольких дней он обходил женщин стороной, в чём даже самому себе не мог признаться, а тут Чандрамукхи только одним своим видом напомнила о наболевшем. Перекосившись от злости, он напал на Чунилала:

— Ты меня сюда зачем притащил?

Его звериное рычание повергло в изумление обоих, но Чунилал быстро совладал с собой и схватил Девдаса за руку:

— Будь добр, зайди внутрь.

Девдас угомонился, спокойно вошёл и, опустив голову, расположился на ковре. Чандрамукхи растерянно опустилась рядом. Появилась служанка и наполнила табаком хуку, но Девдас не удосужился даже взглянуть в её сторону. Чунилал тоже притих, как мышь, почуявшая змею. Служанка растерялась, и в итоге не придумав ничего лучше, просто сунула хуку в руки Чандрамукхи и исчезла. Та машинально закурила. Глядя на Чандрамукхи, извергающую клубы табачного дыма, Девдас с подчёркнутым презрением произнёс:

— Полное отсутствие манер на фоне крайней степени самовлюблённости.

До него никто не мог сравниться с Чандрамукхи в красноречии. Переспорить её также было делом не из лёгких. Слова Девдаса, сказанные с изысканной ненавистью, плетьми исполосовали ей сердце. За несколько мгновений она была полностью раздавлена и стала задыхаться, но на этот раз не только от табачного дыма. Молча отдав хуку Чунилалу, она пристально посмотрела на Девдаса, но не проронила ни слова. Все трое сидели совершенно бесшумно. Комната была объята тишиной, и только изнутри хуки выходил дым и робко раздавался булькающий звук, нарушая царившее безмолвие.
Глава 15.
А Девдас? Он весь день просидел на лавочке в калькуттском Эдемском Саду, там же и заночевал. Не то, чтобы он горевал чрезмерно или испытывал мучительную боль, нет... Просто его переполняло какое–то непонятное, выстраданное безразличие. Бывает, просыпаешься вдруг от того, что отлежал себе все бока, и в полусонном состоянии начинаешь лихорадочно ощупывать себя, и твоё заторможенное сознание с удивлением обнаруживает, что, казалось бы, неотъемлемая часть организма даёт сбой. Потом постепенно начинает проясняться, что теперь ты не подвластен самому себе. Девдас именно так понемногу привыкал к тому, что отныне он не только скован по рукам и ногам, но и лишён навеки права обладания одним из своих жизненно важных органов. Теперь он бы мог сколько угодно переживать, биться в истерике, но потерянного не вернуть. Надеяться на избавление от оков тоже было бы большой ошибкой.

Когда с восходом солнца Девдас очнулся, его стал мучить вопрос, куда идти? В голове крутилась мысль о том соседе... как там его… Чунилале. Он без промедлений отправился к нему. По дороге его толкали, он падал, не обращая внимания на шишки и ссадины. Все, на кого он натыкался, принимали его за пьяного и прогоняли прочь. Кое–как он доковылял до пансиона. В дверях стоял Чунилал, который как раз собирался уходить:

— Девдас, ты?

Девдас молчал.

— Ты давно приехал? Наверно, ещё с дороги не умывался, не завтракал... А чего нос повесил?

Девдас едва не упал на землю, когда Чунилал подхватил его под руку, завёл внутрь и осторожно усадил на свою кровать:

— Да что с тобой, Девдас?

— Вчера из дома приехал.

— Вчера?! Тогда где ты пропадал весь день? Где провёл ночь?

— В Эдемском Саду.

— Как прикажешь это понимать? Ты спятил?

— Тебе–то что?

— Впрочем, пока можешь не рассказывать. Сначала поешь немного, потом поговорим. А где твой багаж?

— Нет у меня никакого багажа.

— Хорошо, пусть так. Ты ешь, ешь...

Чунилал накормил Девдаса скромным завтраком, аккуратно уложил на кровать и прикрыл двери:

— Поспи немного. Приду вечером, разбужу.

Около десяти часов, когда он вернулся, Девдас всё ещё крепко спал. Чунилал не стал его будить и, стараясь не шуметь, постелил себе на полу.

Всю ночь Девдас проспал, как убитый. Уже давно рассвело, но он так и не проснулся. Было почти десять часов утра, когда он вдруг открыл глаза:

— Чунилал? Ты когда пришёл?

— Только что. Надеюсь, не сильно тебя потревожил?

— Нет, конечно, нет… — Девдас довольно долго смотрел на него, потом с детской непосредственностью выдал: — Чуни, братец, у меня совсем ничего нет. Долго ли ты меня так сможешь вытерпеть?

Чунилал засмеялся. Он прекрасно знал, что отец Девдаса довольно богатый помещик, поэтому весело заметил:

— Я тебя могу вытерпеть, Девдас, сколько угодно. Ты пока разбирайся со своими домашними, и больше ни о чём не беспокойся.

— Каков твой доход, Чунилал?

— Ничего особенного, дружище. У меня есть домик с приусадебным участком, заправлять которым я поручил своему брату. Он присылает мне каждый месяц по семьдесят рупий. На эту сумму мы с тобой легко проживём.

— Почему домой не едешь, Чуни?

— Это старая история, дорогой... — Чунилал опустил глаза.

Девдас промолчал.

Подошло время обедать. После ванны они вместе поели и сели отдыхать в комнате. Чунилал спросил в шутку:

— Что, Девдас, с отцом поссорился?

— Нет вроде.

— Тогда с кем–то из родственников?

— Нет, — ответил Девдас на той же вялой ноте.

Чунилалом слегка овладел интерес, и он выпалил:

— Ой, а ты ведь ещё не женат!

Девдас отвернулся в другую сторону и через некоторое время опять впал в забытье. Так он провалялся ещё два дня. На утро третьего дня он проснулся посвежевшим. Казалось, с его лица словно плотная пелена сошла. Чунилал поинтересовался:

— Сегодня как себя чувствуешь?

— Похоже, гораздо лучше. Ты мне вот что скажи, Чуни... Куда ты ходишь по ночам?