Глава 13.

Девдас на это не проронил ни слова. Выдержав паузу, он спросил:

— Значит, ты меня всё это время только боялась, и ничего больше?

— Нет, больше ничего, — Парвати почти кричала.

— Это правда?

— Конечно, правда. У меня к тебе не осталось ни малейшего доверия. Тот, за кого я выхожу, обладает богатством, мудростью и имеет положение в обществе. Он терпеливый, уравновешенный и набожный. Мой отец печётся о моём благополучии, поэтому никогда не примет всерьёз такого пустоголового и недостойного человека, как ты. Теперь почему бы тебе не пойти вон! Прочь с дороги!

Девдас стал тише воды, ниже травы и уже готов был отступить в сторону, как вдруг ощетинился:

— Ты горда сверх меры!

— Почему нет? — усмехнулась Парвати. — Тебе есть, чем гордиться, а мне нет? У тебя есть приятная внешность, но нет добродетели, а во мне присутствует и то, и другое. Ты богат, твой отец большой человек, но и мой отец ни под чьими дверьми милостыню не просит. Я уеду отсюда далеко–далеко и заживу ничуть не хуже твоего. Ты всё понял?

Девдас стал каким–то вялым, а Парвати продолжала:

— Ты наверно считаешь, что можешь причинить мне очень большие неприятности. На большее ты, безусловно, не способен. Хорошо, поступай, как велит тебе сердце, но уйди с моего пути.

— Как я могу тебе причинить неприятности, Паро? — Девдас совсем поник.

— Опорочив меня, как же ещё?

Девдаса словно обухом по голове огрели, и он проблеял пересохшими губами:

— Как я могу тебя опорочить…

Парвати горько усмехнулась:

— Смешивай с грязью моё доброе имя. Рассказывай всем, что я ночью приходила в твой дом совсем одна. Кричи об этом на каждом углу, чтобы все слышали. Тебе это доставит большое удовольствие!

Она затопала ногами. Сердце Девдаса объяло пламенем, и он варварски взревел:

— Неужели, очернив невинную душу, я смогу спать спокойно? — Взяв в руки удочку, он потряс ею: — Парвати, грешно быть такой гордой, а предмет своей гордыни выставлять напоказ и того хуже. Ты слишком красива, в то время, когда даже лик луны покрыт пятнами, а на безупречный цветок лотоса чёрные пчёлы садятся. На твоем прекрасном лице тоже отметину нужно оставить.

Терпению Девдас пришёл конец, и он, размахнувшись, со всей силы рукояткой удочки ударил Парвати, от чего у неё на лбу появилась глубокая рана, проходившая до самой брови. Всё её лицо покрылось кровью, она больно упала, и с её губ сорвалось:

— Дев!.. За что?

Девдас разломал удочку на куски и, швырнув их в пруд, спокойно сказал:

— Ничего страшного, это всего лишь царапина.

Парвати заплакала. Девдас оторвал кусок от своей рубахи, намочил его в воде и, повязывая ей на лоб, приговаривал:

— Паро, не бойся, всё уже позади. Рана эта быстро заживёт, останется только шрам. Если кто–нибудь о нём спросит, тебе придётся лгать, чтобы не выявлять истинную причину его происхождения.

— Ой, мамочки…

— Довольно, Паро! Обида быстро забудется, поэтому я оставляю тебе на память свой след, чтобы ты вспоминала обо мне каждый раз, видя в зеркале своё чересчур сияющее лицо.

Не ожидая никакого ответа, Девдас был готов оттуда уйти.

— О, Дев... — всхлипнула Парвати.

Девдас повернулся. На его глаза навернулись слёзы, и он прохрипел:

— Что ещё скажешь, Паро?

— Не рассказывай никому, пожалуйста.

Девдас наклонился и погладил её по голове:

— Не притворяйся, Паро! Ты совсем не изменилась. Помнишь, как ты озорничала в детстве? Разве ты не получала тогда от меня?

— Дев, прости меня.

— Не нужно просить прощения. Ты на самом деле забыла, что я сначала на тебя злился, а потом всегда прощал? Парвати, ты ведь знаешь, я не люблю много говорить и веду себя импульсивно, сильно не размышляя о последствиях своих поступков.

Глава 12.

Мудрых людей видно сразу по тому, как они не торопятся сразу высказывать своё мнение о достоинствах или недостатках того или иного предмета. Однако существует и совершенно противоположный тип личности. Это те, которые ни о чем особо не задумываются и без промедлений оценивают то, что выходит за рамки их кругозора. Они и выгоды не ищут, и потери не просчитывают. Будучи не в состоянии вникнуть до конца в суть вещей, они, тем не менее, используют свой недальновидный ум для принятия решений. При этом не то, чтобы они не способны на многое, напротив, в какой–то момент они развивают бурную деятельность. В случае, когда путеводная звезда светит ярко, эти люди успешно взбираются на вершину. Если этого не происходит, то они навсегда скатываются в пещеры уныния, потому что у них не находится достаточно смелости, чтобы немного пошевелиться и два шага ступить. Вместо того, чтобы быть счастливыми, они остаются один на один с горем, и их жизнь рушится. Из таковых был и наш Девдас.

На следующий день он добрался до своего дома. Его мать несказанно удивилась:

— Девдас? Неужто в школе опять каникулы начались?

— Да, — буркнул Девдас.

В ответ на вопросы отца он вообще нагрубил, и чтобы предотвратить неминуемый скандал, исчез оттуда. Отец в недоумении спросил мнение жены.

— Жара вон ни капли не спадает, поэтому, наверно, каникулы и продлили.

Пару дней Девдас провёл в терзаниях от того, что ничего, о чём он мечтал, не достигнуто. С Парвати до сих пор встреча так и не состоялась, но однажды он случайно столкнулся с её матерью. Та обрадовалась:

— Сынок! Раз уж ты приехал, может, останешься на свадьбу Парвати?

Девдас вежливо согласился.

После обеденной трапезы Парвати обычно ходила на пруд за водой. Взяв в охапку медный кувшин, она и в этот день тоже на берег пришла и увидела, что в зарослях бамбука сидит Девдас, забросив удочку в воду. Ей тотчас же захотелось повернуть обратно, но она всё–таки решила быстро набрать воды и незаметно уйти. Но не тут–то было: во время погружения кувшина в воду возник такой всплеск, что даже издали привлёк внимание Девдаса. Он повернул голову в её сторону, и помахал ей рукой:

— Паро, поcлушай…

Парвати медленно подошла и встала рядом с ним. Девдас отсутствующим взглядом уставился куда–то вдаль.

— Что такое, Дев?

— Да… Послушай, — Девдас даже не шелохнулся.

Парвати, склонив голову, молча стояла. Разговор не клеился, и, немного погодя, она подняла свой кувшин и собралась уходить, но Девдас опять остановил её:

— Послушай же.

Парвати после секундного колебания продолжила свой путь. После того, как она повернула в сторону дома, Девдас вытащил из воды свою удочку, и, стоя на месте, наконец, родил:

— Паро! Я вернулся.

Парвати никак не отреагировала, но потом, в конечном счете, усмехнулась:

— Зачем?

— Ты ведь мне писала, помнишь?

— Нет.

— О чём просила меня той ночью, тоже забыла, Паро?..

— Что с того, если помню? Теперь–то какая разница? — Её слова прозвучали надменно и немного печально.

Девдас недооценил её.

— Паро, прости меня за то, что тогда не смог тебя понять.

— Хватит, мне этот разговор совершенно не нравится.

— Может быть, теперь я смогу родителям всё объяснить, но...

У Парвати округлились глаза:

— То есть, у тебя есть родители, а у меня нет? Их мнение принимать в расчёт нет необходимости?

Девдас тщетно пытаясь выдавить из себя улыбку, начал оправдываться:

— С каких это пор они против? Я их прекрасно знаю. Теперь ты...

Парвати резко прервала его:

— Да кто я такая по сравнению с тобою? Так себе...

Девдас заморгал, его глаза загорелись как угли, и он гневно воскликнул:

— Ты что, позволила себе меня забыть?

Парвати поначалу молчала, но потом твердым голосом начала говорить:

— Разве можно тебя забыть? С малых лет ты рядом, и, сколько себя помню, я всё время тебя боюсь. Ты вернулся, чтобы опять нагонять на меня страх? Возможно, ты меня плохо знаешь! — Бросив это ему в лицо, она бесстрашно вытянулась перед ним.

Глава 11.

Должно быть, было около часа ночи. В пансионе все спали, кроме Девдаса. Чунилал по возвращении удивился, увидев свет в соседней комнате. Однако дверь была закрыта, и он негромко крикнул:

— Девдас, ты до сих пор не спишь?

— Нет. А почему ты сегодня так рано вернулся? — раздался изнутри голос.

— Эх, брат, что–то нынче плохо себя чувствую, — засмеялся Чунилал и ушёл к себе.

Спустя некоторое время, он вернулся:

— Девдас, можешь дверь открыть?

— Почему нет... Разумеется.

— У тебя немного табаку не найдётся?

— Да, да, найдётся, — засуетился Девдас, открывая дверь.

Чунилал набил табаком трубку и поинтересовался:

— Ты почему не спишь так поздно?

— Да бессонница у меня иной раз.

— Мне казалось, что таким парням, как ты, не за чем бодрствовать до полуночи, и сегодня я поражён, — пошутил Чунилал.

Девдас молчал. Чунилал, выпуская дым изо рта, заметил:

— С тех пор, как ты из дома вернулся, с тобою что–то не так. У тебя какие–то проблемы, Девдас?

Девдас ничего не ответил и встал.

— Твою душу что–то тревожит. Всё в порядке, Девдас, не так ли?

Девдас вдруг сел на кровать и пристально посмотрел ему в глаза:

— Вот ты мне скажи, брат Чунилал, любишь ли ты кого–нибудь?

Чунилал в ответ только ухмыльнулся.

— Не было ли в твоей жизни разочарований?

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Мне интересно.

— Только не сегодня, потом когда–нибудь расскажу.

— Хорошо, тогда ответь, где ты по ночам пропадаешь? — потребовал Девдас.

— Но зачем тебе это?

— Просто хочу знать.

— Как–будто тебе об этом ничего не известно? — Чунилал приторно улыбнулся.

— Кое о чём догадываюсь, но не совсем, — сказал Девдас.

В глазах Чунилала появился блеск. Так уж повелось, что в обществе не принято обсуждать подобные вещи, но умудрённый опытом Чунилал давно об этом позабыл. Он прищурился:

— Девдас, если ты действительно хочешь меня узнать, то тебе придётся стать таким, как я. Пойдёшь завтра вместе со мною?

Девдас раздумывал недолго, после чего произнёс:

— Слышал, что там довольно весело. Сердечные раны уходят на второй план. Это правда?

— Истинная правда.

— Раз так, то завтра возьми меня с собой. Я готов туда съездить.

На следующий день, на закате, Чунилал вошёл в комнату Девдаса и увидел, что тот собрал все свои вещи и аккуратно сложил рядом со свёрнутым матрасом. У Чунилала отвисла челюсть:

— Это что... Какого... Ты куда собрался?

— Готовлюсь к поездке.

Чунилал усмехнулся и подумал, что парень подготовился на славу.

— Эй, ты всё это с собой потащишь?

— А как же иначе, на кого я это брошу?

Чунилал недоумевал:

— Давай, я отнесу твоё барахло кому–нибудь наверх. Или пусть здесь валяется!

Девдас вдруг пришёл в себя и немного смутился:

— Дело в том, что я сегодня еду домой.

— С чего это вдруг... А назад когда?

— Теперь уж никогда, — покачал головой Девдас.

Чунилал на мгновение ошарашено уставился на товарища, который спешил завершить свою речь:

— Возьми эти деньги, их нужно отдать тем, кому я должен. Если после этого что–то останется, то раздели поровну между здешними горничными и прочими слугами. Я больше в Калькутту не вернусь.

"От приезда в этот город я много сил потратил впустую", — промелькнула у него мысль. В конце концов, он осознал, что былые времена беззаботного детства в тысячу раз дороже проведённых в Калькутте. Как же прекрасны были те дни! Он взглянул на Чунилала:

— Чунилал–бабу, просвящение имеет место быть только для счастливых людей, иначе как ни крути, игра не стоит свеч...

— Значит, ты собираешься бросить учёбу? — прервал его Чунилал.

— Конечно, брошу. Если бы я с самого начала знал, что приезд в Калькутту разрушит мою жизнь, я ни за что бы сюда не сунулся.

— Что с тобой стряслось, Девдас?

Девдас задумался и уклончиво протянул:

— Если доведётся нам с тобою когда–нибудь ещё раз встретиться, тогда и расскажу.

Было девять часов вечера. Девдас на глазах у всего пансиона погрузил свой нехитрый скарб в экипаж и был таков. Чунилал всплеснул руками и не сдержался:

— Кто бы мог подумать, какой лицемер!

Глава 10.

На следующий день Девдас познакомился с отцовским мнением на этот счёт:

— От тебя вечно одни неприятности! Пока я жив, не найти мне покоя. Я даже не удивляюсь, как только у тебя язык поварачивается заикаться об этом!

Девдас сидел, молча свесив голову.

— Знать не желаю, что ты собираешься делать, ступай к матери, и решайте там, — отрезал отец.

Узнав обо всём, мать расплакалась:

— Сынок, мне на роду было написано то же самое.

В тот же день Девдас собрал свои вещи и уехал в Калькутту. Парвати от таких известий, словно в помешательстве, истерично расхохоталась. Сколько скорби и отчаяния было в этом смехе, никто, разумеется, не догадывался. Впрочем, как и о состоявшемся накануне ночью разговоре. Она никому ничего не рассказывала, и только Манорма, подкараулив её, поинтересовалась:

— Паро, неужели Девдас в Калькутту укатил? Что ты собираешься делать дальше?

Парвати сама не знала, во что выльется для неё бегство Девдаса, и ничего определённого сказать подруге не смогла. Столько дней она об этом размышляла, но до сих пор была не в состоянии понять, на что ей надеяться и стоит ли отчаиваться. В такой переломный момент, когда человек очутился в лабиринте, не находя вокруг никаких ориентиров, для него главное — ухватиться за путеводную нить.

День и ночь он мечется в поисках наиболее короткого пути. Хотя он имеет равные шансы преуспеть в этом либо нет, его жадный взгляд за каждым поворотом видит выход. Именно в таком положении оказалась Парвати. Она, даже теряя надежду, верила, что разговор накануне не прошёл впустую, и отгоняла от себя мысль о том, что будет с ней, если её ночной поход останется в тайне. Её воображение выдавало желаемое за действительное, она даже представила себе, как её Дев непременно приедет и скажет: "Паро... Никому не позволю разлучить нас". Однако, всего два дня спустя, Парвати получила письмо, которое гласило:

"Парвати!

Сегодня будет два дня, как я обдумываю твои слова. Ни мать, ни отец не дают согласия на нашу свадьбу. Я не могу себе позволить огорчить их, даже ради твоего счастья. К тому же, как можно затевать какое бы то ни было начинание против их воли? Трудно предположить, смогу ли я в дальнейшем тебе писать, поэтому считаю необходимым всё расставить по своим местам в этом письме.

В общественном устройстве ты находишься на ступеньку ниже нас, принадлежишь семье, в которой дочерей покупают и продают. Девушке твоей касты моя мать никогда не позволит переступить порог своего дома. К тому же, родство прямо по соседству ей совершенно не по душе. С принципами отца ты и так знакома. От случившегося той ночью мне становится чрезвычайно грустно единственно от того, что такая гордая девушка, как ты, проявила невероятную дерзость и совершила необдуманный поступок.

Более того, есть ещё одно обстоятельство: я никогда не тешил себя мыслью о том, что люблю тебя всею душою. Сейчас я тоже не желаю вводить тебя в заблуждение и сожалею только о том, что именно я явился причиной твоего злосчастья. Постарайся обо всём забыть и позволь это сделать мне.

Я от чистого сердца буду молиться, Паро, чтобы ты всегда была счастлива. Большего от меня не жди.

Девдас."

До тех пор, пока Девдас не отнёс это письмо на почту, он был сам не свой, а когда он его отправил, тяжкие терзания накрыли его с головой. Выпустив конверт из рук, он уставился в одну точку. У него внутри возникло сомнение. Он представил, как его откровения упадут на Парвати, как снег на голову. Сможет ли она оправиться от потрясения? Возвращаясь с почты, Девдас вспоминал о том, как она пришла к нему той ночью и как рыдала, склонив голову, у его ног. Правильно ли он поступил? Помимо этого, Девдас полагал, что Парвати вовсе не виновата в том, что его родители не дали благословения. По причине отчасти взросления и отчасти довольно долгого проживания в Калькутте, Девдас научился понимать, что грешно кого–то наказывать ради неких общепринятых условностей. Если Парвати, пресытившись этой жизнью, бросится в омут, то не запятнает ли это руки самого Всевышнего?

Придя домой, Девдас растянулся на кровати. Теперь он жил в пансионе, оставив дядин дом несколько дней назад. Здесь ему было намного спокойней. Буквально за стеной его комнаты жил юноша по имени Чунилал, который приехал в Калькутту для сдачи экзаменов на степень бакалавра гуманитарных наук, но в течение девяти лет так и не сдал, поэтому до сих пор был вынужден жить в этом пансионе. Обычно в вечернее время Чунилал уходил гулять и возвращался только под утро. В этот час в пансионе было немноголюдно. Пришла служанка, зажгла светильник и удалилась. Девдас, закрывшись в своей комнате, читал. Один за другим возвращавшиеся студенты звали его на ужин, но он делал вид, что спит. Чунилал ночью никогда не возвращался. Пока было всё, как обычно.

Глава 9.

Время приближалось к часу ночи. С неба струился слабый лунный свет. Парвати, завернувшись в одеяло, тихонько спустилась вниз по лестнице. Она осмотрелась по сторонам, но ничего не заметила: все спали. Потом она осторожно открыла дверь и вышла во двор. Там было тихо и безлюдно. В такой час вероятности с кем–то встретиться не было. Никем не замеченная, она оказалась у ворот поместья заминдара. У входа на топчане сидел старый привратник Кишан Сингх, зачитавшись «Тулси Рамайаной». Не поднимая головы, он безразлично спросил:

— Кто здесь?

— Это я, — ответила Парвати.

Привратник по голосу определил, что это какая–то девушка, скорее всего из дворовых, поэтому не обратил никакого внимания и продолжил читать.

Парвати прошла через ворота. Погода была тёплая, и большинство слуг спали на улице. Некоторые из них дремали, некоторые храпели; даже если кто и видел её спросонья, то принял за прислугу. Без всяких опасений Парвати, перепрыгивая через ступеньки, поднялась наверх. Эта часть дома была ей отлично знакома, поэтому ей не пришлось долго искать комнату Девдаса. Дверь была открыта, и изнутри исходил свет лампы. Парвати вошла внутрь и увидела, что Девдас крепко спит. Судя по лежащей у изголовья раскрытой книге, он заснул только что. Она сделала ярче лампу и, стремительно подойдя к Девдасу, опустилась у его ног. Кроме тиканья настенных часов, вокруг ничего не было слышно. Парвати дёрнула Девдаса за пятку:

— Братец Дев...

Девдас, осознавая сквозь сон, что его зовут, простонал что–то, не открывая глаз.

— Дев!!!

Девдас подскочил и вытаращил глаза. На лице Парвати не было покрывала, и он её сразу узнал, но не мог в это поверить:

— Что такое? Парвати, ты что ли?

— Конечно я.

Посмотрев на часы, Девдас опешил:

— В такой поздний час?

Парвати сидела с поникшей головой и молчала. Девдас спросил:

— Ты что, пришла сюда ночью совсем одна?

— Да, — ответила Парвати.

Напуганный до смерти, Девдас занервничал. Он был потрясён:

— Ты хочешь сказать, что по дороге тебе не было страшно?

— Я привидений не боюсь, — улыбнулась Парвати.

— Тогда побойся людей! Говори, зачем пришла?

Парвати ничего не ответила, но про себя подумала, что на людей ей тоже наплевать.

— Ты как внутрь попала? Тебя никто не видел?

— Привратник видел.

У Девдаса округлились глаза:

— Только привратник, или ещё кто?

— Во дворе спали несколько слуг. Возможно, некоторые из них могли меня заметить.

Девдас спрыгнул с кровати и ринулся по направлению к двери. Закрыв её, он спросил:

— Кто–нибудь тебя узнал?

— Вполне вероятно, ведь они все меня знают, — с вызовом ответила Парвати.

— Паро, что ты мелешь? Зачем ты это сделала?

«Разве ты сможешь понять, зачем я это сделала?», — подумала Парвати, но вслух произнести ничего не смогла, потупила взор и притихла.

— Интересно, как ты завтра на людях покажешься?

— У меня на это смелости хватит, — Парвати опустила глаза ещё ниже.

— Ты что, маленькая? Неужели тебе не стыдно?

— Ни капельки, — покачала головой Парвати.

— Ты понимаешь, что завтра сгоришь от стыда?

Услышав эти слова, Парвати печально посмотрела на Девдаса и отважно заявила:

— Я бы сгорела от стыда, если бы не совсем была уверена, что ты меня от него защитишь!

— Но как мне самому после этого людям в глаза смотреть?

— Тебе? Ты–то здесь при чём, Дев? — В её тоне слышался явный сарказм. Она передохнула и добавила: — Ты мужчина. Не сегодня, завтра о твоём позоре забудут. Через пару дней никто даже не вспомнит, что когда–то там ночью какая–то несчастная, склонив голову и уронив самоё себя, бросилась к твоим ногам.

— Что ты такое говоришь, Паро?

— И я...

Девдас как–будто со стороны услышал свой голос:

— Что ты?

— Ты говоришь о моем позоре, которого на самом деле нет. Если мое падение только в том, что я тайком в твой дом пришла, то это всего лишь мелочи.

— Ты что, плачешь?

— Дев! Как глубока и быстра вода в реке! Неужели даже она моё унижение не сможет снести?

В этот момент Девдас взял Парвати за руки, а она возле него захлёбывалась рыданиями:

— Всего лишь... у ног твоих позволь мне остаться... Дев!

За этим последовало гробовое молчание. Только капли слёз, скатываясь с пяток Девдаса, впитывались в белоснежную постель.

— Ты что, не можешь найти кого–нибудь другого? — Девдас приподнял голову Парвати.

Парвати была не в состоянии говорить и так и осталась лежать у его ног. В комнате слышался только шум дыхания. Часы пробили два раза, и Девдас прошептал:

— Паро.

— Что? — выдохнула Парвати.

— Ты знаешь, что родители категорически против этого?

Парвати утвердительно покачала головой и осталась безмолвна, как и прежде. Спустя долгое время, Девдас тяжело вздохнул и нарушил молчание:

— Тогда чего ты добиваешься?

Как утопающий хватается за соломинку, и ни при каких обстоятельствах не может её отпустить, так и Парвати отчаянно вцепилась в ноги Девдаса. Она взглянула на него:

— Даже слышать ничего не желаю.

— Паро... мыслимо ли мне нарушать запрет родителей?

— Невелик грех! Нарушай!

— Тогда что станет с тобою?

Обоим сказать было нечего. Шёл пятый час ночи, и поскольку летом светает рано, Девдас торопливо взял Парвати за руку:

— Пошли, отведу тебя домой.

— Ты вместе со мной пойдёшь?

— Что в этом дурного? Возможно, ещё не поздно найти выход из этой щекотливой ситуации.

— Ну, пошли.

Тихо, на цыпочках они вышли наружу.

Глава 8.

Парвати молчала, она глубоко погрузилась в свои мысли. Манорма тоже думала о чем–то своём. Вдруг на её губах появилось слабое подобие улыбки, и она спросила:

— Сколько лет жениху?

— Какому жениху?

— Твоему.

— Ему почти девятнадцать, кажется, — не сразу ответила Парвати.

— Девятнадцать говоришь? — Манорма напряглась. — А я слышала, что сорок…

Парвати засмеялась:

— Мано, ни одного сорокалетнего жениха я знать не знаю! Могу точно сказать, что моему от силы девятнадцать.

— Позволь узнать полное имя твоего жениха, — Манорма посмотрела подруге в глаза.

— А ты за столько лет ещё не выучила? — улыбнулась Парвати.

— Да ладно, откуда я знаю?

— Если не знаешь, я тебе скажу, — Парвати с серьёзным видом пододвинулась к Манорме и прошептала ей на ушко. — Господин Девдас Мукерджи.

Манорма, потеряв дар речи, оттолкнула подругу, а потом с трудом выдавила:

— Не очень удачная шутка. Признавайся, как его зовут?

— Ты чем сейчас слушала? — надулась Парвати.

— Если это Девдас, то почему ты плачешь навзрыд? — Манорма тоже разозлилась.

Парвати вдруг сникла и задумчиво произнесла:

— Теперь всё, больше уж не буду плакать.

— Паро! Сестрица, почему бы тебе не высказать всё начистоту? Я совсем ничего понять не могу.

— Всё, что нужно, я уже высказала.

— Но я ведь ничего не поняла!

— Поймёшь, Мано. Если не сейчас, то позже. — Парвати отвернулась.

Манорма подумала, что Парвати, скорее всего, что–то от неё скрывает и рассердилась:

— Паро! То, что тебя тревожит, мне совсем не всё равно. Я тебе желаю добра и всегда молюсь, чтобы твоя жизнь сложилась удачно. Если ты намерена что–то скрывать, то скрывай это от других, но только не от меня!

Парвати сильно расстроилась:

— Мано, я не шучу. Я говорю только то, в чём уверена: моего суженого зовут Девдас, и ему девятнадцать лет.

— А я слышала, что где–то в другом месте свадьба намечается, — сказала Манорма.

— Мано, какое мне дело до каких–то там свадеб? Эта свадьба — моя, хотя мне пока о ней толком ничего не известно.

Манорма хотела ещё что–то добавить к тому немногому, что ей удалось почерпнуть из ходивших кругом слухов, но Парвати прервала её на полуслове:

— Я это тоже слышала.

— Тогда Девдас тебе...

— Мне что?

— Ты что, сама себе выбрала мужа? И тайком строишь на него планы? — Манорма натужно хихикнула.

— Ничего я не строю!

— Я совершенно тебя не понимаю, Паро, — в голосе Манормы чувствовалась боль.

— Давай я Девдаса спрошу, а там видно будет, — сказала Парвати.

— Что спросишь? Не желает ли он на тебе жениться?!

— Да, — кивнула Парвати.

— Ты что такое говоришь, Паро? Ты правда сама об этом спросишь? — Манорма была ошеломлена.

— А что здесь такого? Кроме меня больше некому!

— Тебе не стыдно будет? — Спросила Манорма.

— Чего здесь стыдиться? Разве я стыжусь тебя о чём–либо спрашивать?

— Я девушка и твоя подруга, Паро. Но... Он же мужчина!

Парвати залилась смехом:

— Ты моя подруга, причём самая близкая. Но он ведь тоже не чужой! Если тебе могу душу открыть, то почему ему не могу? Мано, ты сама наносишь фальшивый синдур (1), даже не зная при этом, кого мужем называть. Если Девдас моим не станет, и моя честь будет предназначена не ему, то подобно тебе жизнь свою разрушать я не собираюсь. К тому же, если замышляешь травиться, то какая разница: яд горький или сладкий? Тут уж не до стеснений…

Манорма смотрела на Парвати, всё ещё сомневаясь:

— Ты попросишь у Девдаса разрешения быть рядом с ним?

— Да, именно так я и сделаю.

— А если он откажется?

Услышав это, Парвати притихла, но потом прошептала:

— Сестричка, тогда я даже себе представить не могу, что будет.

Дома Манорма ещё долго восхищалась смелым характером своей подруги. Сама она даже под страхом смерти не стала бы помышлять о подобных вещах. Парвати всё верно сказала: и синдур, и браслеты на руках она носит зря.

__________

(1) Синдур. — Порошок красного цвета, приготавливается из оксида свинца и традиционно наносится в начале или вдоль всего пробора в женской причёске. Наряду с ручными браслетами, является отличительным признаком замужней женщины в индуизме.