Глава 25.

После смерти отца Девдас оставался дома ещё около полугода. Жизнь его превратилась в сущий ад: он был не рад ничему и никак не мог обрести себя. Мысли о Парвати только усугубляли его страдания. День и ночь он витал в облаках, при этом постоянно получая шпильки от брата и невестки. Положение матери Девдаса тоже было незавидным. Без мужа она чувствовала себя несчастной и никому не нужной. Находиться в доме под пятой нового хозяина становилось для неё непосильной ношей, и с некоторых пор она часто изъявляла желание уехать в Каши (1). Единственное, что её останавливало, — неустроенность Девдаса. Сколько раз она умоляла сына исполнить её волю и жениться, однако, легко сказать, да трудно сделать: во–первых, еще не прошёл год со смерти отца, а во–вторых, подходящей кандидатуры не наблюдалось. В связи с этим мать иногда даже жалела о том, что в своё время не женила его на Парвати. Жили бы они сейчас, не тужили!

Как–то раз она не выдержала и позвала Девдаса:

— Сил моих больше нет! Хочу вырваться отсюда в Каши, хотя бы на несколько дней.

Девдас поддержал мать:

— Мне тоже так кажется. Вернётесь месяцев через пять–шесть, когда всё утрясётся.

— Тогда отвези меня туда, сынок. Женю тебя после годовщины смерти отца, а там можно и обратно на святую землю.

Девдас доставил мать в Каши, а сам уехал в Калькутту. Там он первым делом приложил все усилия, чтобы разыскать Чунилала, но того и след простыл. Возможно даже, что он переехал в другой город. Неожиданно Девдас вспомнил о Чандрамукхи и решил, без ложной скромности, что не мешало бы её разок навестить. Он так и сделал: нанял вечером конный экипаж и отправился к дому Чандрамукхи. Довольно долго он кричал и ломился в закрытую дверь, но ему никто не открывал. В конце концов, изнутри раздался женский голос:

— Здесь таких нет!

Девдас вышел на освещённое место рядом с колоннами и крикнул:

— Куда она уехала, вы хоть можете сказать?

Из открывшегося окна выглянула женщина, окинула его изучающим взглядом и спросила:

— Девдас, это вы?

— Он самый.

Женщина охнула и кинулась открывать дверь. Девдасу показался знакомым её голос, но от так и не смог его с уверенностью определить. И потом, было уже совсем темно. Он повторил свой вопрос:

— Вас не затруднит сообщить мне, куда уехала Чандрамукхи?

— Проходите в дом, я вам всё расскажу, — сказала она с улыбкой.

Девдас, узнав наконец, кто перед ним, опешил:

— Это ты?

— Да, я. У вас короткая память, Девдас.

Поднявшись наверх, он увидел, что на Чандрамукхи было только грязное, с чёрной каёмкой, дхоти (2) и всего два браслета на руках. Волосы её были убраны довольно небрежно.

— Неужели это ты? — Девдас в замешательстве даже предположил, что у Чандрамукхи проблемы со здоровьем. — Ты что, больна?

— Нет, я совершенно здорова, — засмеялась Чандрамукхи. — Садитесь, отдохните, как следует.

Девдас сел на кровать и огляделся вокруг: комната изменилась до неузнаваемости. Весь декор был убран, места от стола, шкафа и кресел пустовали. Из мебели осталась только кровать, на которой валялись далеко не свежие простыни. На стенах вместо картин виднелись шляпки гвоздей и разноцветные обрывки обоев. Там же висели остановившиеся часы, в окружении клочьев паутины. От находящейся в углу невзрачной лампы исходил тусклый свет. Такое убранство нагнало тоску на Девдаса. Он был скорее не удивлён, а подавлен:

— Чандра, как ты докатилась до такого убожества?

— И это вы называете убожеством? Да это подарок судьбы!

— Чандрамукхи прохладно улыбнулась.

Девдас ничего не понимал:

— Где твои драгоценности?

— Продала.

— А мебель?

— Тоже продала.

— И картины продала?

— Отдала их соседке из дома напротив.

Девдас с интересом уставился на неё, потом спросил:

— Чуни–бабу куда пропал?

— Откуда я знаю? Уже прошло почти два месяца, как мы немного повздорили, и, к счастью, он уехал, а куда — понятия не имею.

— Повздорили? — ещё сильнее удивился Девдас.

— Представьте, это иногда случается между людьми.

— Я не об этом, просто должна быть какая–то причина…

— Он был посредником, а я отказала ему от дома.

— Каким посредником?

— В сводничестве,

— смеясь, ответила Чандрамукхи. — Как бы вам объяснить? Он богачей сюда приводил, а я с этого имела по двести рупий в месяц, много драгоценностей и охрану у дверей. Теперь понимаете?

__________
(1) Каши. – Другие названия: Варанаси, Бенарес. Священное место для индуистов, куда совершается паломничество перед смертью, чтобы прервать цикл инкарнаций. Возможно, самый древний город на планете.

(2) Дхоти. – Кусок материи, наподобие сари, только обёрнутый вокруг тела иным способом.

Глава 24.

Парвати покачала головой и опустила глаза. Девдаса за душу взяла мысль о том, насколько бесконечно несчастной должна быть женщина, чтобы она вот так легко рассталась со своими драгоценностями. Он почувствовал невыносимую боль, но взял себя в руки и медленно произнёс:

— Ты ошибаешься, Паро! Я никому не дарил драгоценностей, потому что никого, кроме тебя, никогда не любил.

— Я так и думала, — у неё сжалось сердце, и она тяжело вздохнула.

Некоторое время оба молчали, потом Парвати взмолилась:

— Обещай, что больше никогда не притронешься к алкоголю.

— Нет, Паро, нет. Дело не в этом. Ты в свою очередь пообещаешь забыть меня навсегда?

Парвати промолчала.

Откуда–то снаружи звук горна возвестил о наступлении сумерек, и Девдас, выйдя из ступора, встал и выглянул в окно. На улице стало совсем темно, и он обратился к Парвати:

— Ты домой не собираешься? Уже поздно.

— Я никуда не спешу. Сначала обещание.

— Это выше моих сил. От этого так просто не избавишься.

— Главное захотеть, и ты сможешь.

— А ты сможешь сегодня ночью со мной бежать?

От этих слов у Парвати душа ушла в пятки, и она пролепетала:

— Это невозможно…

Обессилев, Девдас опустился на кровать:

— Уходи, Парвати.

Она направилась к выходу, но вместо того, чтобы выйти за дверь, лишь плотнее её прикрыла и загородила проход:

— Нет, сначала дождусь обещания от тебя.

Девдас встал и укоризненно заметил:

— Нехорошо таким вот способом вынуждать давать обещание. И потом, тебе от этого какая польза, Паро? Сегодня я дам клятву, а завтра не смогу её сдержать, что тогда? Шарлатаном меня будешь считать?

За разговором прошло еще некоторое время, и часы пробили девять. Девдас всполошился, не дождавшись никаких действий со стороны Парвати, и закричал на неё:

— Паро! Не упрямься, открывай дверь!

— Я никогда не сдвинусь с этого места, — спокойно заявила Парвати и легла у порога.

В комнате наступила полная тишина. Девдас погладил плачущую Парвати по голове.

— Дев, я больше не могу выносить эту муку, — всхлипнула она.

Девдас пододвинулся к ней ещё ближе и ласково прошептал:

— Почему ты это от меня скрывала?

— Я умру, Дев, если не смогу тебе ничем помочь. Моё последнее желание...

— У тебя на это ещё будет время, Паро. — Девдас вытер слёзы.

—Здесь ты никому не нужен, а я всегда приму тебя.

— Я приеду к тебе, и ты будешь обо мне заботиться?

— Именно об этом я мечтаю с детства. Бог мой, услышь мои молитвы! Ради этого я готова даже пожертвовать жизнью. Ты приедешь ко мне, Девдас?

— Хорошо, приеду, — заверил он её.

— Поклянись, что обратишься ко мне за помощью.

В темноте было незаметно, как Девдас коснулся земли у её стоп:

— Данное тебе обещание я никогда не забуду. Если забота обо мне утешит тебя, то даже будучи при смерти я приползу к тебе.

Глава 23.

Девдас понизил голос до шёпота:

— Я очень сильно скорблю по отцу, а как же иначе? Но вместе с тобой мне было бы гораздо легче пережить это горе. Каков по натуре Двидждас — от тебя не нужно скрывать, да и жёнушку его ты прекрасно знаешь. Теперь у меня осталась только мама. Скажи, Паро, что мне делать? Эх, если бы ты была рядом, я бы мог с тобой поделиться всем, чем угодно. Каких только бед со мной не приключилось, Паро, как это вообще возможно? Как же так?!

Паро уже рыдала в открытую.

— Ты плачешь. Не надо, брось! Эта душещипательная история заканчивается.

— Продолжай... Говори всё, что считаешь нужным, — Парвати смахнула слёзы.

— Зато ты, Паро, стала теперь примерной женой, — прохрипел Девдас.

Парвати прикусила язык и подумала: «Тут ты ошибаешься: цветок сроду не будет кланяться садовнику в ноги!»

— Паро, вот смотрю я на тебя, и меня смех разбирает: ещё вчера ты была маленькой девочкой, а сегодня стала такой взрослой! Ты теперь важная персона на хозяйстве! Даже дети у тебя взрослые, не говоря уже о муже! Дом — полная чаша, Паро!

Девдас явно посмеивался над Парвати, однако для неё самой Чоудхриджи также служил объектом для шуток, и даже в такой напряжённый момент одно только упоминание о муже вызвало у неё улыбку.

— Мне нужно с тобой посоветоваться кое о чём, — эмоций на его лице осталось не больше, чем у каменного истукана.

— О чём же?

— Есть ли у тебя на примете какая–нибудь девушка?

— Девушка? На что она тебе сдалась? — у Парвати застрял ком в горле.

— Как ты понимаешь, чтобы жениться... Мне тоже хочется обладать кем–то.

— Небось, тебе красавицу подавай? — съязвила она.

— Чтоб на тебя была похожа.

— Да к тому же спокойного нрава?

— Нет, нет, мне такая не подойдёт. Мне нужна боевая жена, вроде тебя, чтобы спуску мне не давала.

Парвати задумалась. Ей хотелось броситься к нему со словами: "Дев! Никто с тобой не справится. Для этого тебя любить нужно, по крайней мере, так, как я!" Но вместо этого она сказала:

— На мне дурной глаз. Есть много других девушек, которые сочтут за честь скрасить твою жизнь.

— Тогда почему бы тебе не подыскать для меня одну из таких? — на лице Девдаса появилась озорная улыбка.

— Ты в самом деле решил жениться?

— Тебе–то что?

Он не мог откровенно признаться, что ни за что в жизни, ни на какую другую девушку даже не взглянет.

— Можно тебя спросить, Дев?

— Да, спрашивай!

— Ты зачем пьянствуешь, и где ты этому научился?

Девдас улыбаться перестал:

— Разве подобным вещам нужно где–то обучаться?

— Я имею в виду, где ты тренировался?

— Тебе кто сказал? Дхарамдаса наслушалась?

— Кто бы то ни был, не всё ли равно? Так это правда?

— Есть немного, — честно ответил Девдас.

Теперь Парвати всё стало ясно, но всё же она не удержалась:

— А дорогие украшения зачем раздариваешь?

— Пока еще никому не дарил, а всего лишь заказал изготовить. Ты примешь их от меня? — у Девдас загорелись глаза.

— Приноси! Как видишь, на мне нет ни единого браслета. — Парвати протянула вперед руку.

— Чоудхриджи не вешает?

— Вешает, почему же, только я их все отдала его дочери.

— Выходит, они для тебя не такие уж и ценные…

Глава 22.

Завершилась поминальная церемония, на подробное описание которой тратить время особой нужды нет. На следующий день после проведения прощальных ритуалов Парвати отозвала Дхарамдаса в сторонку и всучила ему золотое ожерелье:

— Дхарамдас, это для твоей дочери.

Дхарамдас окинул её влажным, полным грусти взглядом:

— Давно тебя не видел. У тебя, говорят, всё наладилось?

— Да, лучше не куда. Как твои детки?

— Они в добром здравии.

— А ты?

— Неважно, доченька, замаялся я. Хозяин умер, теперь мне пора и честь знать, — глубоко вздохнул Дхарамдас. Развить мысль Парвати ему не позволила. В конце концов она ему украшение не для того дала, чтобы выслушивать его стенания. Прервав его на полуслове, она возмутилась:

— Что ты такое говоришь, Дхарамдас? Если тебя не будет, то кто позаботится о Девдасе?

— Это пока он был маленький, я о нём заботился. А теперь, Паро... Глаза бы мои на него не глядели, — буркнул Дхарамдас.

Парвати подошла к нему ближе и задумчиво проговорила:

— Ты мне можешь ответить на один вопрос?

— Конечно могу, дочка.

— Хорошо, тогда скажи, только честно: чем сейчас занимается Дев?

— Действует мне на нервы, чем же ещё?

— Меня интересуют подробности.

— Какие уж тут подробности! Разве об этом говорят вслух! После того, как хозяин покинул этот мир, состояние Девдаса тает на глазах. На мой взгляд, дела его совсем плохи. — Дхарамдас ударил себя кулаком по лбу.

Парвати изменилась в лице, услыхав такие вещи, и с горечью в голосе потребовала от Дхарамдаса объяснений. Раньше она не верила, когда Манорма в письмах упоминала вскользь что–то подобное о Девдасе.

Дхарамдас покачал головой и принялся выкладывать:

— Он уже не ест, не пьёт, практически не спит, и днем и ночью только в бутылку заглядывает. Одно пьянство на уме. Неделями неизвестно где пропадает, не давая о себе знать, и денег на ветер пускает немеренно! Люди говорят, разбрасывается какими–то драгоценностями, цена которым не одна тысяча рупий.

Парвати затряслась всем телом:

— Неужели это правда, Дхарамдас?

— Надеюсь, он хоть тебя послушает и избавится от этих гадких привычек. Хоть разок остуди его пыл, в самом деле, да направь на путь истинный. А как он плохо стал выглядеть! До каких пор это может продолжаться? Так он долго не протянет, а я даже не могу поделиться этим ни с кем из домашних.

Выдержав паузу, Дхарамдас горестно выпалил:

— Порой даже подумываю, Парвати, грех над собою совершить. Продолжать так жить никакого желания нет…

Она ушла, не дослушав его до конца.

Как только Парвати услышала о смерти Нарайана–бабу, то, разумеется, от своих родственников сбежала, чтобы разделить с Девдасом его горе. А тут её ждала совсем другая история, от которой у нее голова шла кругом. Ей стало казаться, что будь она рядом, Девдас не дошёл бы до такого состояния, и она винила в первую очередь себя за то, что своими собственными руками отрубила сук, на котором сидела. Только сейчас она осознала, до чего докатился её Дев. В то время, когда он находится буквально на грани жизни и смерти, она занята обустройством какого–то чужого хозяйства и помогает совершенно посторонним людям! Но теперь, потерпев поражение, когда её дом превратился в руины ещё в процессе строительства, Парвати твёрдо решила либо вытащить Девдаса из болота, либо покорно пойти ко дну вместе с ним.

Был поздний вечер. Парвати вошла в комнату Девдаса и застала его на диване, склонившегося над разбросанными счетами. Заметив её, он поднял голову и улыбнулся. Она опустилась прямо на пол рядом с ним. Девдас выглядел несчастным, но умиротворённым.

— Я не испорчу твою репутацию? — усмехнулся он.

Парвати на него сверкнула округлившимися глазами, но быстро опустила взгляд. Видно было, что она не торопится бередить старую рану и выплёскивать наружу потаённые мысли. Как озвучить то, что похоронено в сердце навечно? Парвати долго готовилась к этому разговору, но все слова вдруг вылетели у неё из головы. Девдас засмеялся:

— Я понимаю, что с тобой происходит, Паро. Ты чувствуешь свою вину, не так ли?

Парвати не проронила ни слова. Девдас рассуждал дальше:

— Паро, по сути, чего здесь стыдиться? Ну, встретились двое друживших по детству людей! Ну, подумаешь, ты сгоряча чего–то там наговорила, а я зачем–то тебе на лбу шрам оставил!

Произнесённые слова вовсе не таили в себе ни сарказма, ни издевательства, но Парвати взорвалась от негодования и выложила всё, что было у неё на душе:

— Этот шрам поддерживает во мне жизнь, Дев, и служит единственным напоминанием о том, что ты меня когда–то любил! Ты соблаговолил таким своеобразным способом поставить жирную точку в конце нашей повести. Какой сущий пустяк! Всего лишь символ любви.

— Паро!

— Что такое? — Парвати сняла с лица покрывало.

— Ты на меня всё так же злишься, и я на тебя тоже, эх, как зол...

Глава 21.

Отправив в последний путь заминдара Нарайана Мукерджи, оба брата – Девдас и Двидждас – вместе с другими деревенскими жителями вернулись в дом. Двидждас вёл себя как ненормальный и не переставал плакать, а толпа соседей пыталась его успокоить. Девдас же стоял совершенно спокойно, подпирая колонну. Как с глаз его не упало ни слезинки, так и с уст его не слетело ни словечка. Никто его не успокаивал, и никто ему не соболезновал. Мадхусоджан Гхош было подошёл к нему со словами: «Брат, если судьба...», но Девдас показал пальцем в сторону Двидждаса: «Вам туда». Гхош, причитая: "Да, у него такое большое горе...", удалился. После этого никто к Девдасу не приближался.

Во второй половине дня, когда подошедшие женщины окружили мать Девдаса, он тоже присел рядом. Там же находилась и бабушка Парвати. Она обратилась дрожащим голосом к убитой горем вдове:

— Посмотри, Девдас пришёл.

— Мама! — позвал Девдас.

— Сыночек, — она взглянула на него, и из её глаз в три ручья потекли слёзы. Все женщины, убитые горем, тоже заголосили. Девдас, скрывая выражение лица, просидел некоторое время у ног матери. Затем, медленно поднявшись, ушёл в комнату покойного отца. В его воспалённых глазах слёз не было, но внешний вид был настолько ужасен, что страшно было смотреть: на лбу выступили вены, волосы торчали в разные стороны, а светлая кожа на лице приобрела землистый оттенок. Долгое безрадостное пребывание в суетной Калькутте в сочетании с потерей отца привели к тому, что он весь настолько высох, что его невозможно было узнать.

Спустя некоторое время, мать Парвати, разыскивая его, зашла в комнату и окликнула:

— Девдас!

— Да, тётушка...

— Сынок, что же теперь будет?

— Тётушка, что я натворил? — уставился на неё Девдас.

Она замолчала, хотя прекрасно знала, что же именно он натворил. Она схватила его и обняла. Положив голову ей на грудь, Девдас заплакал.

Все печальные дни когда–то заканчиваются. И новый день наступил: плач и крики утихли, Двидждас пришёл в себя, да и мать его тоже успокоилась и занялась домашней работой. Она, изредка смахивая слезу, целый день чем–то занималась. Пару дней спустя, Двидждас позвал Девдаса:

— Дев, сколько нужно потратить на поминальные обряды по отцу?

— Сколько сам считаешь нужным, — ответил Девдас, смотря на старшего брата.

— Дальше так дело не пойдёт. Ты уже взрослый, и теперь твоё мнение тоже нужно учитывать.

— Сколько денег в наличии?

— На счете у отца полтора лакха (1) рупий. Мне кажется, нужно потратить десять тысяч.

— Из них мне сколько причитается?

Двидждас прикинул и сказал:

— Тебе достанется половина денег. На твою долю семьдесят тысяч и на мою долю столько же остаётся.

— Мама что получит?

— Мама остаётся хозяйкой дома, а мы позаботимся обо всех её расходах. Да и получи она наличные, что станет с ними делать?

Немного подумав, Девдас рассудил:

— Мне кажется, что ты из своей доли потрать пять тысяч, а двадцать пять тысяч — из моей, потом из моих оставшихся пятидесяти тысяч двадцать пять я возьму, а оставшиеся двадцать пять положим маме на счёт. Как ты думаешь?

Сначала Двидждас слегка засомневался, затем пересчитал и согласился:

— Это правильно. Ты же знаешь: у меня дети. Такая большая семья! Их ещё женить надо! Весь груз на моих плечах, такие траты предстоят! Поэтому с твоими словами нельзя не согласиться. — Потом, после недолгих колебаний, он предложил: — Почему бы нам это письменно не оформить?

— Хорошо, но разве что... потом...

— Так уж и быть, я сам всё подготовлю.

Девдас в тот же день подписал все бумаги.

На следующий день Девдас, поднимаясь по лестнице, увидел идущую навстречу Парвати и остановился. Она посмотрела в его сторону, как будто не узнавая его. Девдас, подошёл ближе и любезно спросил:

— Парвати, когда ты приехала?

Разговор ни к чему не обязывал. Парвати, опустив голову, ответила:

— Сегодня утром.

— Давно не виделись. Как поживаешь?

Парвати неопределённо покачала головой.

— Чоудхриджи как? Здоровы ли дети?

— Да, всё хорошо.

Парвати мельком взглянула на него. Она хотела спросить, как у него дела, чем он занимается, но не смогла. Ей теперь казалось немного странным задавать такие вопросы.

— Пробудешь здесь некоторое время, не так ли?

— Да.

— Вот и хорошо, — сказал Девдас и ушёл.

__________

(1) Лакх. — Сто тысяч.

Глава 20.

Словно безумный, Девдас три дня слонялся по улицам. Когда Дхарамдас один раз попробовал поговорить с ним, глаза Девдаса угрожающе налились кровью. Наблюдая за этим, Чунилал также не решался ничего сказать. Дхарамдас не мог сдержать слёз и, всхлипывая, спросил:

— Чуни−бабу, что с ним случилось?

— А что c ним не так?

С таким же успехом Чунилал мог бы спросить дорогу у слепого, поскольку о недавней душевной травме Девдаса ещё никто не знал.

— Чуни−бабу, может быть, вам удастся убедить Девдаса вернуться домой? — рыдал Дхарамдас. — Если он бросил учёбу, тогда зачем здесь оставаться?

Чунилал призадумался.

Спустя несколько дней, когда, как обычно — ближе к вечеру —Чунилал был готов к выходу, появился Девдас и схватил его за руку:

— Ты опять туда собрался, Чуни?

— Да... Но если хочешь — не пойду, — слегка неуверенно начал Чунилал.

— Нет, я тебя не останавливаю, просто скажи: ты туда направляешься с какой–то определённой целью?

— С какой ещё целью? Просто иду, чтобы скоротать вечер, — ответил Чунилал.

— Быстро ли там летит время? Мне нечем себя занять, посоветуй, как мне... лучше всего забыться?

Чунилал смотрел на Девдаса, будто пытаясь прочесть недосказанное на его лице:

— Что с тобой стряслось? Девдас... Выкладывай всё, как есть.

— Что со мной... Ничего.

— Значит, не расскажешь?

— Чуни, о чём? — вздохнул Девдас. — Теперь уже и рассказывать не о чем, всё кончено.

Чунилал потупил взор:

— Девдас, можешь оказать мне услугу?

— Услугу?

— Тебе нужно побывать там ещё хотя бы раз. Я обещал.

— Там, где были недавно?

— Да.

— Я больше туда не пойду.

— Но я могу сделать так, что ты полюбишь это место.

Девдас надолго ушёл в себя, потом тихо произнёс:

— Ладно, давай сходим.

Подтолкнув Девдаса своей просьбой ещё на один шаг ближе к пропасти, Чунилал спокойно ушёл.

Девдас, весь в себе, в комнате Чандрамукхи пил вино. Увидев его в таком состоянии, она занервничала и осуждающе сказала:

— Не пейте больше.

Опустив бокал с вином, Девдас спросил:

— Почему?

— В последние дни вы стали много пить. Это опасно для жизни.

— Как безнравственно запрещать пить тому, кому пить жизненно необходимо.

Чандрамукхи доводилось не раз слышать подобные речи. Порой от безысходности ей хотелось до крови биться головой о стену. В её сердце возникло глубокое чувство к Девдасу.

Девдас отбросил бокал, разбив его о ножку дивана, и откинулся на гору подушек:

— Я здесь сижу только потому, что у меня просто нет сил подняться.

Затем, заплетаясь, пробормотал:

— Я смотрю на тебя без чувств, но я всё же нахожусь в сознании, Чандрамукхи, поэтому кое–какие эмоции ещё остались: отвращение к тебе, например. Даже прикасаться к тебе не хочу...

Вытирая слёзы, Чандрамукхи заметила:

— Девдас, многие из тех, что приходят сюда, в сторону алкоголя даже не смотрят.

Девдас злобно сверкнул глазами и подскочил, неистово размахивая руками:

— Говоришь, даже не смотрят? Эх, мне бы пистолет! Перестрелял бы их за то, что такой чудный напиток не почитают. Это они — величайшие грешники. Даже бог не дарует им прощения, а ко мне он милостив.

На некоторое время он затих, утонув в своих мыслях, но ненадолго:

— Если когда–нибудь брошу пить, что вряд ли, то будь уверена: сюда я не буду ходить. Мой путь предопределён, а с остальными что будет?.. Я не знаю, Чандрамукхи, не знаю. — Затем, немного помолчав, продолжил. — Не ведаешь ты, какое горе привело меня к пьянству. Ты сопровождаешь мою печаль, поэтому... останешься со мною... на веки вечные. — Девдас уткнулся лицом в подушки. Чандрамукхи быстро подошла и перевернула его. Девдас оттолкнул её:

— Не прикасайся ко мне! Я пока… в сознании. Ты даже не догадываешься, Чандрамукхи, как я презираю таких, как ты! Я ненавидел тебя и всегда буду ненавидеть. Но, не смотря на это, я буду сюда приходить, садиться рядом и говорить с тобой. Кроме этого, другого пути нет. Сможешь ли ты это понять, Чандрамукхи... Эх... Оставь... Разве есть на свете место лучше? — Замолчав, Девдас посмотрел ей в лицо и увидел в нём лишь тоску. — Надо же, какая спокойная! Женщину сколько не поноси — даже не огрызнётся, всё до последнего стерпит. Но ты всех превзошла!

Девдас сложил руки и лёг, тихо рассуждая:

— Чандрамукхи говорит, что любит меня, но я этого не хочу... не хочу... не хочу... Это всё есть суть сплошной обман. Обыкновенный театр, на котором можно сколотить состояние. Лицо намажут и становятся кто вором, разбойником, нищим, а кто королём с королевой. И давай играть любовь! Слова красивые произносят, и всё выглядит так убедительно, как взаправду. Чандрамукхи тоже передо мною комедию ломает. Я смотрю на неё, а вспоминаю о другой. Куда она подевалась, и до чего я докатился… Готова пьеса, можно ставить! Об одном пьянице... Впрочем... будь, что будет! От этих тирад никому не легче. Нет ни желаний, ни надежд, ни доверия. Помощи тоже ждать не от кого. Эх... чего уж там...

Девдас повернулся на другой бок и всё повторял что–то, что Чандрамукхи никак не могла разобрать. Через несколько мгновений его объял сон, но она осталась рядом. Намочив в воде уголок сари, она протерла ему лицо, поменяла мокрые подушки и, взяв веер, долго ещё так сидела. Пробило час ночи. Она погасила лампу и, закрыв дверь, ушла в другую комнату.

Глава 19.

Парвати сильно расстроилась от услышанного, но на её лице не отразилось ничего, кроме улыбки:

— Ну и что с того, что вы немолоды? Я вас быстро догоню. Разве женщине много времени требуется, чтобы состариться?

От этих слов заминдар–сахиб приподнялся, взял Парвати за подбородок и долго изучал её лицо так же, как ремесленник поворачивает в разные стороны статую, завершив над ней работу и украсив её венцом. Всем своим видом он выражал восхищение красотой своего творения. Бхован Чоудхри находился в таком состоянии, что несколько раз с его уст срывалось:

— О, боже! Как неправильно я поступил!

— Мой господин, что вы такое говорите? Почему неправильно?

— Да потому, что я плохо с тобой обошёлся, как мне кажется. Не нравится тебе здесь.

— Очень даже нравится. Чего мне ещё желать? — улыбнулась Парвати.

Старый заминдар снова лёг и про себя подумал: "Известно, чего… Но тебе и так будет хорошо, с божьей помощью ты будешь счастлива."

Вот так и месяц прошёл. За это время один раз приезжал господин Чакрварти забрать дочку погостить, но Парвати отослала его назад со словами:

— Батюшка, в последнее время в этом доме всё кувырком, чем только не приходится заправлять! Так что сперва налажу здесь всё, а после приеду.

Он про себя обрадовался и подумал, что такова уж суть женщин.

Отправив восвояси отца, Парвати обратилась к Махендре:

— Сынок, всеми правдами и неправдами уговори Яшоду приехать.

Махендра медлил. Он был уверен: Яшода ни за что здесь не появится, и стал оправдываться:

— Было бы лучше, если бы отец сам к ней съездил.

— Стыдно, Махендра, такое предлагать. Эта поездка ничего не изменит. Давай–ка мы с тобой, как мать с сыном, сами заберём её оттуда.

— Вы тоже поедете, матушка? — воскликнул Махендра.

— Почему бы и нет? Если Яшода не будет против моего визита, то что в этом плохого?

На следующее утро Махендра один отправился за Яшодой. Никому не известно, что это ему стоило, но на четвертый день он возвратился вместе с сестрой. Парвати, сияя от счастья, появилась перед ними, надев на себя красивые украшения, которые Бхован–бабу несколько дней назад выписал из Калькутты. По дороге

сердце Яшоды разрывалось от противоречивых чувств. Она по–прежнему злилась, но войдя в дом и увидев свою новую мать, она так удивилась, что от подготовленных ею оскорблений остались одни осколки: "Вот это она и есть?"

Парвати завела Яшоду под руку в дом и бережно усадила на ковры. Взяв из её рук веер, она спросила:

— Дочка, ты злишься на свою мать?

От смущения лицо Яшоды вспыхнуло, а Парвати тем временем все свои украшения, одно за другим, принялась перевешивать на неё. От происшедшего Яшода обомлела:

— Что вы делаете?

— Ничего, Яшода. Это всего лишь прихоть твоей матери.

Яшода не имела ничего против драгоценностей. Ощутив на себе их тяжесть, она даже забыла хоть как–то отреагировать. Парвати помогла ей:

— Яшода, дочка! Ты всё ещё сердишься на свою мать?

— Нет... Нет... Зачем мне сердится, матушка? Об этом даже речи быть не может.

— Тогда в чём дело? У твоего отца такой большой дом, в котором тебя окружают только слуги, а я всего лишь одна из них. Так что ты на меня зла не держи.

Даже будучи старше по возрасту, Яшода была неразвита в ведении красноречивой беседы, и от услышанного растерялась, как ребёнок. А Парвати, помахивая на неё веером, продолжала распинаться:

— Я дочь бедных родителей, которую вы соблаговолили приютить. Неизвестно, сколько ещё таких голодранцев, как я, воспользуются вашей милостью. Улавливаешь?

Яшода сначала внимала молча, огорошенная таким неожиданным поворотом, а потом чуть было не бросилась перед Парвати на колени:

— Матушка, я припадаю к вашим ногам. Простите меня!

Парвати подхватила её под руку, но Яшода всё извинялась и извинялась.

На следующий день Махендра с глазу на глаз спросил Яшоду:

— Ты уже не так сильно обижаешься?

Она взмолилась:

— Брат мой, отравленная злостью, не ведала я, что творила. Только не вздумай никому говорить об этом!

Махендра рассмеялся. Яшоде же никак не давал покоя один вопрос:

— Братец, скажи мне, разве может такая любовь исходить от мачехи?..

Два дня спустя Яшода попросила отца:

— Отец, отпишите моим письмо, что я остаюсь здесь на пару месяцев.

— Зачем, дочка? — спросил он в замешательстве.

— Здоровье что–то пошаливает… Некоторое время побуду рядом с юной матерью. — Яшода немного смутилась.

От радости в глазах старика появились слёзы.

Вечером он завёл разговор с Парвати:

— Ты мои печали прогнала прочь. Да воздаст тебе бог по заслугам!

— А что я такого сделала?

— Только одному богу известно, насколько ты мне угодила, от какой тоски и переживаний меня уберегла.

Поскольку ночь была тёмная, Парвати не видела, плачет ли он или нет.

Вдобавок ко всему, младший сын заминдара – Винод, отучившись и успешно сдав экзамены, вернулся домой насовсем.