Шаратчандра Чатерджи. ДЕВДАС.

Глава 10.

На следующий день Девдас познакомился с отцовским мнением на этот счёт:

— От тебя вечно одни неприятности! Пока я жив, не найти мне покоя. Я даже не удивляюсь, как только у тебя язык поварачивается заикаться об этом!

Девдас сидел, молча свесив голову.

— Знать не желаю, что ты собираешься делать, ступай к матери, и решайте там, — отрезал отец.

Узнав обо всём, мать расплакалась:

— Сынок, мне на роду было написано то же самое.

В тот же день Девдас собрал свои вещи и уехал в Калькутту. Парвати от таких известий, словно в помешательстве, истерично расхохоталась. Сколько скорби и отчаяния было в этом смехе, никто, разумеется, не догадывался. Впрочем, как и о состоявшемся накануне ночью разговоре. Она никому ничего не рассказывала, и только Манорма, подкараулив её, поинтересовалась:

— Паро, неужели Девдас в Калькутту укатил? Что ты собираешься делать дальше?

Парвати сама не знала, во что выльется для неё бегство Девдаса, и ничего определённого сказать подруге не смогла. Столько дней она об этом размышляла, но до сих пор была не в состоянии понять, на что ей надеяться и стоит ли отчаиваться. В такой переломный момент, когда человек очутился в лабиринте, не находя вокруг никаких ориентиров, для него главное — ухватиться за путеводную нить.

День и ночь он мечется в поисках наиболее короткого пути. Хотя он имеет равные шансы преуспеть в этом либо нет, его жадный взгляд за каждым поворотом видит выход. Именно в таком положении оказалась Парвати. Она, даже теряя надежду, верила, что разговор накануне не прошёл впустую, и отгоняла от себя мысль о том, что будет с ней, если её ночной поход останется в тайне. Её воображение выдавало желаемое за действительное, она даже представила себе, как её Дев непременно приедет и скажет: "Паро... Никому не позволю разлучить нас". Однако, всего два дня спустя, Парвати получила письмо, которое гласило:

"Парвати!

Сегодня будет два дня, как я обдумываю твои слова. Ни мать, ни отец не дают согласия на нашу свадьбу. Я не могу себе позволить огорчить их, даже ради твоего счастья. К тому же, как можно затевать какое бы то ни было начинание против их воли? Трудно предположить, смогу ли я в дальнейшем тебе писать, поэтому считаю необходимым всё расставить по своим местам в этом письме.

В общественном устройстве ты находишься на ступеньку ниже нас, принадлежишь семье, в которой дочерей покупают и продают. Девушке твоей касты моя мать никогда не позволит переступить порог своего дома. К тому же, родство прямо по соседству ей совершенно не по душе. С принципами отца ты и так знакома. От случившегося той ночью мне становится чрезвычайно грустно единственно от того, что такая гордая девушка, как ты, проявила невероятную дерзость и совершила необдуманный поступок.

Более того, есть ещё одно обстоятельство: я никогда не тешил себя мыслью о том, что люблю тебя всею душою. Сейчас я тоже не желаю вводить тебя в заблуждение и сожалею только о том, что именно я явился причиной твоего злосчастья. Постарайся обо всём забыть и позволь это сделать мне.

Я от чистого сердца буду молиться, Паро, чтобы ты всегда была счастлива. Большего от меня не жди.

Девдас."

До тех пор, пока Девдас не отнёс это письмо на почту, он был сам не свой, а когда он его отправил, тяжкие терзания накрыли его с головой. Выпустив конверт из рук, он уставился в одну точку. У него внутри возникло сомнение. Он представил, как его откровения упадут на Парвати, как снег на голову. Сможет ли она оправиться от потрясения? Возвращаясь с почты, Девдас вспоминал о том, как она пришла к нему той ночью и как рыдала, склонив голову, у его ног. Правильно ли он поступил? Помимо этого, Девдас полагал, что Парвати вовсе не виновата в том, что его родители не дали благословения. По причине отчасти взросления и отчасти довольно долгого проживания в Калькутте, Девдас научился понимать, что грешно кого–то наказывать ради неких общепринятых условностей. Если Парвати, пресытившись этой жизнью, бросится в омут, то не запятнает ли это руки самого Всевышнего?

Придя домой, Девдас растянулся на кровати. Теперь он жил в пансионе, оставив дядин дом несколько дней назад. Здесь ему было намного спокойней. Буквально за стеной его комнаты жил юноша по имени Чунилал, который приехал в Калькутту для сдачи экзаменов на степень бакалавра гуманитарных наук, но в течение девяти лет так и не сдал, поэтому до сих пор был вынужден жить в этом пансионе. Обычно в вечернее время Чунилал уходил гулять и возвращался только под утро. В этот час в пансионе было немноголюдно. Пришла служанка, зажгла светильник и удалилась. Девдас, закрывшись в своей комнате, читал. Один за другим возвращавшиеся студенты звали его на ужин, но он делал вид, что спит. Чунилал ночью никогда не возвращался. Пока было всё, как обычно.